— Полет с лестницы — та еще работенка, после нее все время пить хочется, — сказал Артур. — Плесни-ка мне еще чайку, цыпленок.
— Сахара побольше? — Бренда свободной ладонью прижала газету к груди.
Артур кивнул и снова принялся за яичницу.
— Ты меня балуешь, — сказал он, — и не думай, что я не ценю этого.
— Очень хорошо, но если ты не поторопишься, это будет твой последний завтрак в этом доме. Джек вот-вот вернется.
Завтра рабочий день, я буду вкалывать до пота всю неделю, до следующих выходных. И что бы это была за жизнь, если не расслабляться время от времени. Он сказал Бренде, что у него сейчас на уме.
— Ни сна ни отдыха любителям жареного, — рассмеялась Бренда.
Артур протянул Джеки добрый кусок бекона:
— Подарок от дяди Артура.
— Ух ты! — оценил оказанную честь малыш, но не успел даже впиться в него зубами.
Бренда вдруг выпрямилась на стуле и слегка повернула голову к окну, застыв, как животное, готовое к прыжку, отчего лицо ее на мгновение сделалось некрасивым. Артур заметил это и поперхнулся чаем.
— Это он, — сказала Бренда. — Я слышала, как стукнула калитка.
Артур поднял Джеки на руки и поцеловал его в губы, чувствуя, как руки мальчика тесно прижимаются к его лицу и ушам. Потом встал со стула и поцеловал Бренду.
— Пока, — бросил он, — на неделе увидимся. — И зашагал в сторону гостиной. У велосипеда Артур на секунду задержался, чтобы зажечь сигарету.
— Иди, не копайся, — зашептала Бренда, видя, что муж открывает калитку и входит во двор.
Артур отпер и потянул на себя входную дверь, вдыхая свежий воздух воскресного утра, словно прикидывая, достаточно ли хорош день, чтобы выйти на улицу. День был хорош. Артур захлопнул за собой дверь в тот самый момент, когда Джек вошел в дом с черного хода, через посудомоечную.
Глава 2
Он снял со спинки кровати свежий комбинезон и сунул в штанины свои большие белые ступни, старясь не потревожить брата Сэма, который, не просыпаясь, уютно перевалился на гору одеял, образовавшуюся на оставленной Артуром кровати. Он часто слышал, как пятницу именуют Черной — по названию одного из давних фильмов Бориса Карлова, — и всегда удивлялся такому определению. Ибо пятница — день получки, хороший день, а слово «черный» больше подходило бы понедельнику. Черный понедельник. В этом есть хоть какой-то смысл: голова раскалывается после пьянки, в горле саднит от песен, глаза затуманены после просмотра слишком большого количества фильмов или сидения перед телевизором, в душе чернота и злоба, ибо в очередной раз начинается тягомотная рабочая неделя.
Внизу со скрипом открылась дверь на лестницу.
— Артур, — окликнул его отец мертвенно-угрожающим понедельничным голосом, от которого внутренности переворачиваются, потому что исходит он, кажется, из могилы, — ты оторвешь когда-нибудь задницу от кровати? На работу опоздаешь. — Он негромко, чтобы не разбудить мать и еще двух других остающихся пока в доме сыновей, прикрыл дверь.
Артур взял с каминной полки полупустую пачку сигарет, расческу, десятишиллинговую банкноту, горсть монет, сохранившихся после посещений пабов, букмекерские выкладки, масленки и рассовал все это по карманам.
Внизу снова заскрипела дверь.
— Ну?
— Я только сейчас тебя услышал, — прошептал Артур.
В ответ раздался громкий стук.
Последовала необходимая кружка чая, а потом — привычный конвейер.
Понедельник — всегда самое худшее; к среде втягиваешься в работу, как борзая в погоню. Ладно, туда-сюда, подумал он, но всегда остается Бренда, славная Бренда, с которой так хорошо и которая, если уж решилась, всегда приласкает. До тех пор, конечно, пока Джек не узнает и не захочет свернуть ему шею. Тот еще денек будет. А он, видит бог, настанет. Только сначала я сам ему пасть порву, этому недоумку, растяпе, несчастному ублюдку.
Артур еще раз осмотрел тесную спальню, поочередно останавливая взгляд на двуспальной кровати, придвинутой к окну, блестящем белом горшке, потрескавшихся книжных полках с хозяйством Сэма — линейками, карандашами и ластиками — и самодельном столе, на котором стоял его переносной радиоприемник. Он откинул щеколду в тот самый момент, когда отец в очередной раз потянул на себя лестничную дверь и задрал голову, готовый проскрипеть своим угрожающим, бередящим внутренности понедельничным голосом, что пора спускаться.