– А потом плодиться начали, – зловеще заканчивала каждый раз Клавдия Васильевна свой трагический рассказ.
В общем, счастья через край. По словам сестры. А я, появляясь в её доме, старалась ни во что не вмешиваться и никаких советов никому не давать. Поступала точно так, как Серега. Тот тоже старательно держал нейтралитет между женой и родителями. Понимал, что ехать им с детьми некуда, даже съемное жилье он оплачивать не в состоянии, и нужно быть благодарным за то, что родители помогают. Вот только отношения между невесткой и свекровью он исправить не мог, поэтому молчал и уходил. За что ему тоже, кстати, доставалось. И мать и жена называли его подкаблучником. Обеим казалось, что к другой он относится с большим пониманием и поддержкой.
– Чем занимаешься? – спросила я сестру, чтобы спросить у неё хоть что-нибудь. С годами мне всё тяжелее становилось находить темы для разговоров с ней, слишком разные у нас были жизни, слишком разные интересы.
– Детьми я занимаюсь, – отозвалась сестра, и вздохнула. Как-то печально у неё получилось, тяжелая грудь поднялась в вырезе цветастого халата. – Замучили уже, скорее бы в школу пошли да в сад.
– А ты на работу, – подсказала я, втискиваясь в узкое пространство между кухонным столом и подоконником. Там стояла табуретка, и впихнуться на нее могли только дети да я.
Дашка глянула на меня непонимающе.
– А я, по-твоему, ничего не делаю? Весь дом на мне.
– В том-то и дело. Пойдёшь на работу, отвлечёшься.
Сестра махнула на меня рукой и недовольно проговорила:
– Юль, отстань со своими глупостями. Какая работа? Где у нас работать? Да и некогда мне. Чай будешь?
– Буду, – согласилась я, и подперла рукой подбородок в ожидании обещанного чая.
– К чаю только баранки есть. И варенье.
– Я конфет привезла.
– Конфеты – детям. А ты варенье ешь.
Я усмехнулась, спорить не стала. Взяла ложку, стала есть варенье. Затем поинтересовалась:
– Сереги нет?
– Нет, на работе ещё.
Дети окончательно расшумелись за стенкой, и Даша вышла на минуту, чтобы отпрысков приструнить. Я отлично слышала её гневный голос в соседней комнате. Потом она вернулась, сверкнула на меня глазами. Сверкнула не просто так, а с умыслом, я отлично это знала. Присмотрелась ко мне с вызовом, а я, чтобы не давать ей повода подумать, что я молча стерплю её нравоучения, тоже к сестре присмотрелась. Хотя, и без того отлично знала, что за месяц, что мы не виделись, ничего в ней не изменилось. За годы брака и сидения дома, Дашка позволила себе располнеть, не следить за внешним видом, целыми днями ходить в халате. В общем, в свои тридцать с маленьким хвостиком, она выглядела на свой возраст, а если будет и дальше так к себе относиться, то скоро начнёт внешне его перегонять. До этого момента осталось совсем немного времени, но, кажется, Дашу это совсем не беспокоит. Её абсолютно устраивает её внешность, её жизнь, в уверенности в себе моей сестре никогда нельзя было отказать.
– Ну, что, как дела? – поинтересовалась она у меня.
Я пожала плечами.
– Смотря, о чем ты спрашиваешь.
– О тебе.
– У меня все хорошо. – Я покрутила в руках чайную ложку. И зачем-то решила признаться: – Снова отказ пришёл.
Дашка на меня уставилась, с непониманием. Потом руками развела.
– Ты чего-то другого ждала?
У меня вырвался вздох, я от сестры отвернулась. Знала, что не стоило с ней обсуждать эту тему. Понимания я всё равно с её стороны не найду. Но я всё равно разозлилась.
– Может, и ждала, – ответила я. – Почему я не могу ждать? Должна же быть на свете справедливость.
– Справедливость? – Сестра открыто усмехнулась. – Может быть, и должна, где-то. У нас я её не встречала.
– И что ты предлагаешь? Отступить?
– А с кем ты бороться собралась? Я давно тебе это говорю, Юля. Не поборешь ты их. Что, на забор трехметровый пойдёшь кидаться?
– Надо будет – пойду, – пробубнила я.
Дашка лишь вздохнула.
– Толка то?
Я на сестру взглянула, обличающе.
– Ты только мне это говоришь. А сама им улыбаешься. Что Василичу, что Тамаре. Той же Ольге.
Мне, на самом деле, было обидно. И я, признаться, старалась никогда эту тему не затрагивать, но в этот раз само с языка сорвалось. И Дашке мои обвинения тоже пришлись не по душе, но она не оскорбилась, а возмутилась. Даже руку в бок вызывающе уперла, на меня взглянула.