В волнах табачного дыма из очень подержанного газетного нумера почерпалось все нужное для формирования политической, гражданской мысли: тут было и о Вильгельме, которому, конечно, доставалось на орехи, тут было и об отечественных вершителях судеб — правда, очень коротенькие кончики каких-то оборванных нитей, но и за них можно было ухватиться, судить, рядить, ощупкой находить связь между тревогами и недоумениями своего угла и того целого, что именовалось отечеством. Судили, рядили, зажигались несбыточными упованиями, впадали в уныние… Словом, был интерес к жгучим вопросам современности, не стоявшим в непосредственной близости к будням и обыденной заботе глухого угла.
Конечно, интерес этот и теперь не исчез, но он как будто заслонился другими вопросами — более практического свойства.
Бывало, станичник при встрече непременно прежде всего, несколько кудревато выражаясь, спросит:
— Ну, как там насчет военных действий обстоят дела?
Коснется и внутренней политики:
— А что этого… Как бишь его?.. Штурмова, кажись?.. не сковырнули еще?..[6]
Сейчас же — первый вопрос несколько иного порядка:
— Не доводилось вам слыхать, на гусиное сало как цены? Пуда четыре собрал, думаю повезть…
Деловой зуд — «раскопать», «собрать», «скупить», «продать» — овладел вдруг людьми, которых раньше никак нельзя было представить в подвижной роли торговцев и мелких спекулянтов. Есть у меня приятели-самоучки, любители чтения. Прежде, бывало, заходили за газеткой или для душевного разговора — приятный такой народ, вдумчивый. Светлый. Нынче встретился с одним таким и со второго слова слышу вздох: хорошо бы перехватить где-нибудь на короткое время «сотняжки две-три» да проехать по хуторам масла собрать — «на масле сейчас подживаются неплохо»…
— Что это все в торговлю пустились? — спрашиваю.
— Пользуются люди. Поглядишь со стороны: чего же дураком сидеть — и я не хуже их… Действительно, что все рыскатели стали, в коммерцию вдарились. На хуторах теперь из двора в двор идут и идут: нет ли чего продажного? Один за одним. Всё покупают: чулки, варежки, хлеб, сало, кожу, щетину, семечки, телят… всё, всё… Делают дела…
Эта «деловая» волна уже с ноября стала докатываться до меня из родного угла в столицу. Обыкновенно было так. Входила прислуга и таинственным голосом сообщала:
— Опять спрашивает вас человек… В простой одежде. Кушаком подпоясан. Из ваших мест, говорит.
— Ну, ставьте самовар.
Входил подпоясанный кушаком человек из наших мест, молился в угол, приветствовал родным приветствием: «Здорово ли себе живете?»
— Как ты сюда попал, Захар Иваныч?
— Да вот… где сроду не был, пришлось побывать. Коммерцией займаемся теперь…
Знаю, что Захар Иваныч по профессии печник, также мастерит и колеса, но коммерческих талантов в нем не подозревали.
— Каким же товаром? Неужели колесами?
— Нет. Чулки, перчатки, варежки…
За чаем, дуя на блюдечко, он рассказывал о дорожных злоключениях и трудностях своего нового промысла. Эта неторопливая повесть переносила воображение в пленительный фантастический мир, с детства знакомый по лубочным повестям о Кузьме Рощине, Ваське Усе, по забытым ныне песням о славных разбойниках…
Едут с товарами в путь из Касимова