— …брат Квентус погиб, нанеся ужасу варпа смертельный удар! Удар, что поверг чудище и сломил волю к борьбе его богохульных почитателей!
Тут, конечно, министрант лукавил. Для того чтобы одолеть демона, шестерым инквизиторам пришлось отдать свои жизни, а смерть этого зловонного ублюдка не так уж и сильно озаботила еретиков. Я мог бы сказать, что это лишь подстегнуло часть из них к более ожесточенному сопротивлению. Ведь очевидно, что терять им было больше нечего.
— …и пусть тело его более не с нами, мы клянёмся исполнить его последнюю волю — развеять прах над океанской гладью, дабы навсегда дух нашего отважного брата оберегал мир и спокойствие на праведной земле Валон Урра! — Произнося эти слова, священник взял урну и занёс над головой.
Детский хор вновь запел, но теперь к нему присоединились басовитые голоса знаменосцев. Под их торжественный аккомпанемент министрант повернулся к обрыву и, произнося едва слышимую мантру, перевернул урну.
Серая керамическая крышка тут же исчезла за границей платформы, а вслед за ней потянулся прах, тут же подхватываемый порывами ветра.
Глядя на это, мне отчётливо казалось, будто бы я слышу последние вздохи наставника, умирающего у меня на руках. Его тело уже не двигалось, обильно залитое кровью. Сквозь грязную бороду я видел дрожащие губы, что силились что-то сказать.
Только когда мы встретились взглядами, старик нашёл в себе последнюю каплю сил и произнёс:
— Валон Урр. Развей меня там.
После чего его глаза остекленели и пламя жизни окончательно погасло.
Так же, как начали тухнуть люминосферы, окружавшие место ритуала. Служители опустили знамена и столь же дисциплинированно покинули платформу, пока дети из хора тянули заунывный погребальный мотив своими голосами.
Когда урна опустела, министрант вернул её на пьедестал и сотворил знак аквиллы, после чего спустился следом за остальными. Тогда и окружавшие меня люди начали подниматься со своих мест и медленно уходить.
Я же не торопился, продолжая смотреть в сторону горизонта, откуда лениво выползал диск луны. Вместе с этим к дождю примешались редкие снежинки, особенно холодившие кожу. Пройдет какая-то пара дней и на планете наступит зима.
— Иероним? — Чужой голос вырвал меня из задумчивости, заставляя обернуться.
На освободившийся стул опустился невысокий толстый священник. Его кремовые одежды украшены красными узорами и золотой нитью, в полумраке похожей на ржавый металл.
— Всё закончилось, Август?
— Да, друг мой, всё закончилось, — его теплая рука по-отечески легла мне на плечо. Хоть это и выглядело немного комично из-за разницы в росте, я не улыбнулся. — Наш дорогой Квентус упокоился.
— Надеюсь, ты прав…
— Ты сомневаешься в правильности проведённой службы? — Вопрос мог показаться шуткой, если бы не инсигния Ордо Еретикус на моей груди.
— Вовсе нет, — шепотом ответил я вполне искренне и снова отвёл взгляд на урну. — Просто не могу до конца поверить, что старика больше нет.
Август тоже повернулся к пьедесталу и тяжело вздохнул.
— Мне тоже не верится. Однако таково наше предназначение.
— Умирать? — Вырвавшиеся слова сами собой обрели презрительный тон.
— Умирать за Бога-Императора, Иероним, — немного повысив голос, поправил меня церемонарий. — Ты ведь понимаешь разницу, верно?
Я вызывающе посмотрел на священника, на лице которого уже расцвела добродушная улыбка. Для него эти наши разговоры были чем-то вроде словесной схватки, абсолютно несерьёзной вещью. Хотя иногда я задумывался, приходилось ли этому толстяку по-настоящему обвинять кого-либо в ереси и приводить в исполнение смертный приговор…
— Я уже давно не мальчик, Август, и не стоит…
— Моя обязанность как служителя Экклезиархии — не только следить за правильностью ритуалов, но и наставлять паству. Так что не важно, стар ты или юн, Иероним. Нет ничего плохого в лишнем напоминании.
— Порой это раздражает.
Август покачал головой и протер глаза пальцами одной руки. Вероятно, порой я был невыносим.
— Не стоит разбрасываться столь…неумными словами, брат мой. Неужели ваши полномочия настолько затуманивают разум?
Рука машинально потянулась к золотой литере «I», висевшей на цепи под ключицей. Знак власти Инквизиции. Символ вседозволенности и чудовищного бремени…
— Давай оставим пустые споры, — как обычно, Август был очень отходчивым и дружелюбным человеком, способным проявлять милосердие и заботу даже к сервитору. — Скажи, вы останетесь на праздник?