Именно в этом монолите на полгода застряло мое сознание. Началось это с неожиданной идеи, что нашу жизнь мы видим во сне, находясь при этом в одной точке, но постепенно эта фантазия превратилась в тревожное ощущение, что я привязана к этой точке, заперта в ней и не могу получить доступ к снам о других пространствах. День за днем, месяц за месяцем игла моего воображения процарапывала все более глубокую канавку. Мне сложно было объяснить даже себе самой, а не то что кому-то другому, почему я так зациклилась на этой теме. Отель постепенно становился нереальным. Чем сильнее я цеплялась за него, застревала в бесполезной попытке выжать из него что-нибудь, тем больше он казался метафорой, к которой я не могла найти ключ. И тем больше казалось, что это, собственно, и есть мой разум. Отчаянно ища облегчения, я представила себе потоп, который заставит «Хилтон» оторваться от берега.
А потом, утром в начале марта, из Израиля позвонил Эффи, кузен моего отца. Уйдя в отставку из Министерства иностранных дел, Эффи сохранил привычку читать три-четыре газеты в день. Иногда он натыкался на упоминания обо мне и тогда звонил. В этот раз мы обсудили колит его жены Наамы, результаты недавних выборов и делать ли ему артроскопическую операцию на колене. Когда разговор наконец добрался до моих проблем и Эффи поинтересовался, как идет моя работа, я внезапно рассказала ему о своей борьбе с «Хилтоном» и о том, как он меня преследует. Я редко говорю о работе, пока ею занимаюсь, но Эффи четыре десятилетия, с тех самых пор, как отель открылся в 1965 году и мои дедушка с бабушкой стали там останавливаться, сидел с моей семьей в вестибюле, у бассейна и в ресторане «Царь Соломон» чаще, чем можно было упомнить, и я подумала, что уж кто-кто, а он поймет ту странную власть, которую имеет надо мной «Хилтон». Но именно в этот момент его отвлек звонок на мобильник от внучки, и после того, как он немного с ней поговорил и вернулся ко мне, мы переключились на ее первые успехи в качестве певицы кабаре.
Наш разговор подошел к концу. Эффи попросил меня передать привет родителям. Я уже собиралась повесить трубку, когда он сказал, небрежно, словно вспомнил какую-то неважную семейную новость, о которой чуть не забыл упомянуть:
– Ты слышала, что на прошлой неделе оттуда упал человек и разбился насмерть?
– Откуда?
– Ты же говорила про «Хилтон», так?
Я решила, что речь идет о самоубийстве, однако позже, не зная ничего о погибшем, даже имени, я начала гадать, не был ли это несчастный случай. Длинные стороны прямоугольного здания отеля смотрят одна на север, другая на юг, но их окна и балконы выступают зубчиками, чтобы обеспечить вид на Средиземное море, лежащее к западу. Так можно увидеть часть моря, но когда смотришь в окно – все равно, на север ли, в сторону порта Тель-Авив, или на юг, к Яффе, – испытываешь раздражение, потому что моря видно лишь небольшой кусочек и тебе не дают разглядеть его как следует. Мало кто из гостей отеля не ругает его архитекторов. Я сама в состоянии фрустрации не раз открывала раздвижную дверь и выходила на балкон, откуда больше обзор. Но даже там чувство неудовлетворенности остается, потому что все равно невозможно посмотреть на море и горизонт прямо, а этого требует каждый атом твоего организма. Остается только высунуться, перегнувшись через перила балкона и вытянув шею. Таким вот образом, стремясь лучше разглядеть волны, которые принесли сюда кедры из Ливана и понесли Иону в Фарсис, легко можно высунуться слишком далеко – достаточно далеко для того, чтобы упасть.