Игорек задумчиво облизал полные губы.
–Да кто мы такие, чтобы верить в Бога? Хорошо, если он верит в нас. Да и чтобы почувствовать его, совсем не обязательно ходить в строго отведенные для этого массовые места. Христианство, Индуизм, Ислам. Совершенно не важно, как вы это все назовёте. Это внутреннее…и оно одно у всех.
–А я не Верю.– пожал плечами Райковский.– У меня и так все есть, без этой вашей…веры. Я добился всего сам. Это раз. А во-вторых …– голос его чуть дрогнул, но это можно было списать на итальянские перченые закуски.-…где был ваш Бог, когда …
–В том то и дело! -перебила его Алла, выставив вверх палец.-Тем, кто верит в Бога он отвечает взаимностью. Все остальные отдуваются, как могут. Внутренней вере невозможно научиться. Заставить себя тоже. Только почувствовать. Кстати, прекрасный салат! Люд, твоё творение?
–Это, конечно, все прекрасно,– с легкой, снисходительной улыбкой продолжил Райковский, никогда не называвший Милу Людой, и то, что вопрос был задан его жене, он не понял. – А как же деньги? Что вы будете делать без денег с вашей душой? Одолжите у Бога? Если хотите мое мнение, то вот оно: деньги-самая важная вещь в жизни. Да, Бог, добро и душа важны, но без них ты выживешь на этой земле, а без денег– нет. Покажите мне хотя бы одного человека, которому Бог подарил еду и теплую одежду.
–Я бы поспорил с этим, уважаемый.– сказал Игорек, подливая всем вино. -Вот лично я все, скажем так, прочувствовал, когда все потерял. В девяностые у меня был завод, пароход и «Мерседес». Все по классике жанра.– Райковский с удивлением уставился на старенькую олимпийку гостя. Игорек добродушно ухмыльнулся. -Какой вы забавный, уважаемый. Не умеете совсем свои эмоции скрывать. Но это хорошо. Значит, сердце все-таки доброе. Но ум пока побеждает.
Райковский, нисколько не смутившись, нетерпеливо перебил. Знает он все эти разговоры про сердце.
–Так что стало с заводом?
Игорек перестал улыбаться и очень серьёзно посмотрел на Аллу. В этот момент лицо его стало совершенно иным. Вместо маленького весельчака-коротышки появился жесткий, серьёзный человек.
–Однажды у меня встал выбор, -медленно, словно взвешивая каждое слово, произнёс он.– Весь мой бизнес или…она. И я его сделал.
Сидящие за столом молчали. Мила едва ухватывала нить разговора, словно пыталась поймать за золотой хвост юркую рыбку. Таблетки переставали подпитывать все ее существо, опустошая, забирая дарованное с процентами. Она вновь потянулась за бокалом.
В последнее время вино и антидепрессанты стали привычным тандемом. Со стороны лестницы раздался знакомый жутковатый хлопок, и рука с бокалом дрогнула. Густая, кровяно-красная жидкость ударилась о край зеленой чарки, словно волна о прибрежные скалы. Брызги попали на левую руку Райковского, чуть забрызгав серебристо-серый рукав. Он рассеянно обернулся. Мила воровато опустила глаза. Сейчас заметит вино, спросит про таблетки. Но он лишь попросил ее подать салфетку.
Васька
Васька был совсем рыжим. Он был самым шустрым из всех детей степенной беленькой Машеньки.
Вся кошачья семья жила на мусорке на окраине спального района, сердобольные бабушки приносили им миски, вырезанные из пластиковых бутылок, с остатками курицы, колбасы и слипшихся желтых полосатых макарон.
Сундук здесь появился первым, после одного пожара. Хоть гарь была всего лишь с одного бока, да и не видна совсем, его вывезли на большой серой машине вместе с другими обгоревшими вещами– табуреткой без ножки, опаленной наполовину дверью и сморщенным маленьким холодильником.
А в один из дней пришла Машенька с котятами.
Детишки уже не были облезлыми слепыми уродцами, а нарядными, пушистыми, разноцветными котятами. Чистенькие, аккуратные, без блох и не плешивые. Так и не скажешь, что с помойки. Хоть на выставку бери. Но никто не брал.
Ночью бывало совсем холодно, и семья перебралась на большой чёрный сундук с коваными углами. Бабушки положили на него старый рваный плед в зеленый цветочек. Ночи в последнее время выдавались не только холодные, с заморозками. Вся семейка грелась друг о друга, дрожа маленькими мохнатыми тельцами. Машенька обнимала детей беленькими с серыми рябыми пятнышками, лапками. Всем вместе было хоть и холодно, но хорошо.
А однажды Машенька умерла.