Ответ очевиден.
Вспомнилось, как она обычно смотрела на него еще несколько дней после таких историй.
Как на нищего или калеку.
Его передернуло.
Сколько все это длится? Да, неделя как раз сегодня. Эта холодная война могла бы войти в историю, как самая глупая.
Райковский снова невесело усмехнулся.
Пакеты бренькнули пластмассово-стеклянным содержимым о каменную столешницу.
Он знал, что Мила ничего не приготовит.
Ну вот и отлично. На кухонном столе лежал натюрморт из разряда «неопознанное нечто», но выглядело это все, надо сказать, достаточно аппетитно, даже красиво. Кто это будет раскладывать по тарелкам, придавая изысканной пище изысканный вид, его интересовало не больше, чем то, есть ли у мышей мигрень. Он и так сделал практически невозможное-проснулся в воскресенье раньше десяти утра и поехал покупать еду для ее гостей.
И неплохо было бы сходить в душ, ему было очень жарко в холодной кухне эти 15 минут. В кармане тихонько пискнул мессенджер. Райковский достал смартфон и уже через пару секунд его тело совершало привычные, автоматические движения по изученному за неделю маршруту: коридор, лестница вниз, ступеньки, кабинет. Сознание же с удовольствием нырнуло в яркий, струящийся радостной феерией виртуальный мир, где его ждали красивые лица, комплименты, огромные букеты пестрых цветов, дальние путешествия, смешные видео, лайки, подтянутые красивые женщины, у которых не бывает плохого настроения.
И котики… почему у них нет Котика ?
Сцена 8.
Мила вздрогнула от звука за спиной. Райковский. Спина стала негнущейся, как гипсокартонная перегородка между кухней и комнатой для гостей, которую они придумали в прошлом году. Руки продолжали глупо двигать шторы, расшитые золотыми розами.
Туда-сюда. Туда-сюда.
Хорошая Мила очень хотела, чтобы муж подошел под предлогом помочь и они, может, помирились бы. И это все закончилось бы, наконец. Плохая Мила ждала, когда он подойдет, чтобы сказать, что сама прекрасно со всем справится и со злорадной гордостью попросит не мешать.
И внизу, в районе желудка, под ложечкой, защекочет сладкое чувство собственного превосходства. Мурашки побежали по телу от приятных воспоминаний. Она любила это чувство, когда Райковский, этот уверенный в себе, красивый, успешный мужчина, предмет зависти абсолютно всех знакомых дамочек и девочек, подходил к ней после ссор с виноватым видом. Подходил, даже когда она была виновата. Он нуждался в ней, в той свободе, которую она ему давала. Наступая собственной гордости на горло.
Это и есть любовь.
Жертва, принесенная во имя другого.
Белая голубка шумно приземлилась на козырек с той стороны высокого светлого окна. Мила, продолжая стоять на высоком табурете, прикоснулась к стеклу и легонько постучала по стеклу.
Сзади раздалось приглушенное «динь -динь». Телефон Райковского.
И снова волна злости.
И словно подтверждая эту злость, за спиной хлопнула дверь. Черная рука обиды сжала сердце.
Не подошел…не помог…
А она очень даже могла и поскользнуться, и упасть, и удариться головой об .. обо что нибудь!
Или вовсе выпасть в окно..да что угодно!
Ей казалось, что все тело парализовало, и она сейчас умрет. На глазах начали наворачиваться слезы. Она летела в чёрную, бесконечную пустоту. И эта пустота была внутри. Белая голубка смотрела на нее неподвижными глазками– точками, чуть наклонив набок маленькую гладкую головку.
Какая красивая гостья. Знала бы она…
Гости !
Мила перестала падать.
Женщины победят любое горе, если дело касается ужина.
В два скачка, ловко, как маленькая обезьянка, преодолев расстояние от окна до кухонного гарнитура, где ещё пару минут назад ей грозила «смертельная опасность», уставилась на стол. В фирменных пластиковых прозрачных коробках из «Руссо» (заехал!) лежало нечто странное. Мила поймала себя на том, что ей было страшно это трогать.
Он что, издевается?
Кончиком вилки она ткнула одну из пластиковых коробок так, как будто там могла находиться крайне токсичная инопланетная субстанция. Что за дрянь? Что за серая каша? А это что за слизни?
Прекра-а-а-сно!
А не пойти ли ему к черту?
Мила, брезгливо бросив на неразобранные пакеты кухонное полотенце, резко развернулась и быстрыми маленькими шагами вышла из кухни.
Сцена 9. Миша
Миша обожал кислых червячков. Эти мармеладки были его любимым лакомством, и как ни старались его уговорить родители любить их чуть поменьше, им это не удавалось. А в последнее время его никто и не уговаривал, и от этого Мише было и радостно и грустно.