Страшного общего.
Он потерял сначала отца, который практически не бывал трезвым, и однажды просто исчез. Потом умерла от цирроза уже не встававшая с кровати мать.
У Милы родители не пили, но это не сделало их семью счастливой. Мать ушла из жизни первой, повесилась прямо посередине кухни, не выдержав жестоких нападок тирана-отца. Посчитав такое решение жены предательством и позором, благополучный, деловой, правильный профессор философии просто отдал пятилетнюю дочь в детский дом. Перед этим объяснив, бессвязно бормоча про каких-то падающих, которых нужно подтолкнуть, что она (Мила) вырастет новой предательницей и очень все-таки за весь этот беспорядок перед соседями неудобно.
Все сознательное детство и Райковский и Мила путешествовали по приемным семьям, где их, как, впрочем, в семьях родных, не любили. И Райковский и Мила из этих семей сбегали. И Райковский и Мила поклялись быть всегда одинокими и не заводить семей собственных. Потому, как, каждый считал, что появился на этот свет по ошибке, в результате нелепой случайности, и, поэтому, любви просто не заслуживает.
Если и заводить детей, то делать для них все самое лучшее. Дети-продолжение твоей крови, гарантия существования рода в далеком и прекрасном будущем, личный вклад в генетику. И какой вклад сделаешь, такое будущее ожидает все последующие новые жизни рода. А после своих семейных историй ни Мила, ни Райковский не могли дать гарантии позитивного вклада в своих детей.
Вечная жизнь, секрет которой ищут мудрецы всего мира, на самом же деле, совсем близко, можно сказать, под носом.
Это и есть дети.
Но вечная жизнь ни Миле, ни Райковскому, была не нужна.
До той ночи.
В смс-переписке, длившейся, практически, до утра(тогда он единственный в жизни раз проспал важную встречу, и сделал это без сожаления), они многое друг о друге открыли и эта откровенность была сильнее и глубже, чем романтика, прелюдии, секс.
Это было нечто родное.
А потом Мила исчезла ....
Картинки, всплывающие в голове, как слайды невидимого проектора, так гипнотически действовали на Райковского, что он продолжал стоять посреди кабинета, абсолютно голый, с поникшей головой, не чувствуя ни холода, ни времени, словно статуя неизвестного греческого бога в пустом и тихом зале музея.
Прошлое не любит нас отпускать, окутывая ум и сердце своим мутным серебристым облаком сожалений, тоски и разочарований, не имеющих уже никакой власти, но бросающих свою тень на дни сегодняшние.
Сцена 11. Мила
Мила поняла, что она одна, лицом к лицу, сейчас столкнется с этой безысходной обязанностью– встречать и развлекать гостей, которых встречать, а, тем более, развлекать было ей совершенно не по силам. Она быстро спускалась по лестнице, автоматически поправляя на себе и так безупречно сидевшее домашнее платье. Мила обожала огромные лестницы и настояла, чтобы резчики по дереву превзошли самих себя, и они сделали это, превратив обычное, казалось бы, средство для того, чтобы поднять свое бренное тело с одного этажа на другой, в целое произведение искусства. На перилах не было ни единого миллиметра, к которому не прикоснулась бы рука мастера. Мелкие и покрупнее, переплетающиеся фигурки сливались в единую картину Мира. Их можно было разглядывать часами, и каждый раз находить нечто новое, что ни разу не видел раньше. Или причудливый цветок, или мордочку животного, узор листа дикого южного растения, а иногда и элегантный изгиб пикантной части человеческого тела. Сейчас же она не замечала всех этих чудес, которые по сути, были лишь ее прихотью, о которой она тут же забыла.
Где Райковский. Она просто так, без причины зашла в нижнюю залу, искоса поглядывая на дверь его кабинета.
Может, он вообще позорнейшим образом сбежал из дома.
–Сбежал, сбежал, бросил тебя?-послышался тот же тихий, скрипучий голос, не узнать который было невозможно.
Отвратный человечишка!
С другой стороны– прекрасно! Ибо, если он не явится к столу, то им не придется разговаривать, делать вид, надев эти мертвенно-бледные клоунские маски с нарисованными на них широкими, изуродованными ложью, улыбками.