Близился час встречи. Половина третьего. Мила ненавидела ждать.
Про Аллу она практически ничего не слышала с тех пор, как ушла с юрфака на втором курсе. Конечно, перезванивались потом пол года или около того, но Милу так захватил в свои невидимые, но очень сильные объятия его Величество Театр, что темы разговоров высушились, словно ручеёк на солнце.
На встрече выпускников школы Мила была лишь один раз, как раз после их с Райковским женитьбы. Тогда она долго гнала по бездорожью, привыкшая к столичным идеальным автострадам, вновь ощутила удручающую неухоженность провинции. Еле пристроив во дворе облезлой, грязно-серой, не видавшей все эти годы ремонта, школы, свой новенький Porche, Мила с гордостью подумала, как она изменилась и как она от всего этого далека. Она сидела с включенным двигателем и просто смотрела на светящуюся панель перед собой. В салоне еще пахло новеньким автомобилем, и она с удовольствием вдыхала этот запах, запах хорошей, благополучной жизни.
Узнает ли она кого– нибудь там вообще?
Поднявшись по облезлым, бетонным, как в подъезде старенькой хрущевки, где они курили после школы, ступенькам она еще раз ужаснулась, как можно было покрасить стены в цвет растаявших весной, прошлогодних собачьих фекалий? Можно же было купить другую краску, в конце концов, не самую дорогую, просто другого цвета..хотя бы свежих фекалий, что ли. Кольнула в уголок живота жалость, но она тут же поставила себя на место. Не отремонтировать ли ей самой все школы в районе? Придумала тоже. Дурацкая эта привычка– хотеть всем помочь, всех спасти, вытащить со дна. Она почти от неё избавилась. Каждый живет так, как идёт у него изнутри. Да и можно ли спасти тех, кто спасаться не хочет?
В кабинете, вокруг учительского стола, стояла группа как будто совершенно незнакомых людей, и Веру Владимировну, много лет тащившую их, сказать прямо, далекий от гениальности класс хотя бы на тройки, ей пришлось, в буквальном смысле, выдергивать из кольца оцепления.
–Люда? – почти осязаемо кольнули ее два блестящих карих глаза. Они сохранили ту же молодость, живость и блеск, присущие маленьким шустрым животным. Безупречные стрелки на веках, чуть блестящие темно– бордовые губы и аккуратные белокурые кудряшки. Как ей это удаётся ?
–Почти, Вера Владимировна. Мила. Райковская.– В руках собеседницы, как по мановению волшебной палочки, вдруг появилась знакомая конструкция– сигарета Беломор в черепаховом мундштуке. Щелкнула зажигалка. Глубоко затянувшись и прикрыв глаза она выдохнула:
–Замуж вышла! И кто же этот безумец?
Верочка, как называли ее абсолютно все в школе, от дворника до директора, по привычке повысила свой знаменитый бархатный голос, который обладал какой-то невероятной тембральностью. Он взмыл к старенькому, оштукатуренному поверх трещин потолку, как фонтан и накрыл всех вокруг. Помимо раскатистого тембра у Верочки была ещё одна занимательная особенность. Острый, как настоящая абхазская аджика, язык. С приправой из саркастично-правдивого юмора. Эта женщина без труда могла бы стать музой короля, женой президента и любовницей вождя.
Поговаривают, что так оно и было.
Ее звали в кино. И вовсе не на последний ряд. Однажды какой-то модный тогда режиссёр, Мила уже смутно помнила его фамилию, ворвался на урок, прямёхонько на тему «London is the capital of Great Britain». Умолял поехать на съёмки (по иронии судьбы, как выяснилось, как раз в Англию).
Но Верочка отказала.
Она целиком и безоговорочно принадлежала школе, детям. Мила всегда восхищалась ей столь же сильно, сколько не понимала и даже осуждала.
Мы всегда осуждаем тех, кто лучше нас. Восхищаться теми, кто лучше нас под силу лишь единицам.
Тихое жужжание беседы в классе разом смолкло, все с интересом уставились на них.
Мила, стоявшая посреди небольшой комнаты, прямо под тускло-желтым кружком света, дарованным участникам события допотопной люстрой, была точно, как на сцене. Длинная, стального отблеска шуба в пол была очень тёплой, но по коже то вверх, то вниз, от затылка к середине спины, от спины к затылку, бегали морозные иголки.
Как давно она готовила эту речь …
И сейчас, в этот, столько раз прокрученный в сознании момент, она просто растерянно теребила кольцо с крупным бриллиантом на безымянном пальце. Сейчас Верочка скажет хоть слово…спросит что-то или просто кашлянет, слишком глубоко затянувшись Беломором, и она разрыдается.
Спектакль окончен.
Это провал.
Но Верочка молчала. В чёрных блестящих глазах на сотую долю секунды мелькнуло нечто такое, что Мила оторопела.