Они оглянулись и остановились. Их догоняла на лыжах Эльвира.
— Олави, — сказала она, — я ухожу с тобой, я буду твоей женой.
— Наплюй на коров и на оленей, Олави, наплюй на приданое и возьми ее так, — засмеялся Каллио.
— Замолчи, Каллио, — сказал Олави. Как он был сейчас счастлив! — Эльвира, теперь мы навсегда вместе! Почему у тебя разные лыжи?..
На их дороге лежало село, где была кирка. Впрочем, она не понадобилась: пастор совершил обряд у себя на квартире. У них не было денег заплатить ему, и пастор обвенчал их в долг.
Он недавно приехал из Африки, где работал до войны в миссии Финляндского миссионерского общества и «обращал» негров.
Эльвира трогала руками тонкие стрелы и лук, африканские колчаны, и все ее удивляло и восхищало. Олави же восхищался Эльвирой.
До замужества жизнь Эльвиры протекала спокойно и благополучно.
Отец обещал ее в жены Каарло — сыну Пертула, оленевода из соседнего прихода. У Куста Пертула было тысяча двести оленей и много работников. Сын Пертула — Каарло находился сейчас в Германии и обучался в военной егерской школе. Многие «патриоты» благословили своих сыновей тайно перейти границу и вступить в армию кайзера. Кайзер обещал Финляндии независимость.
Под негромкий плач жены старик отрекся от дочери.
— Ни одного глотка простокваши от моих коров, ни одной шерстинки с моих овец, ни рога от моих оленей ни она, ни Олави никогда не получат!
Но они на помощь и не рассчитывали. Олави не хотел вести Эльвиру на лесоразработки — холодный шалаш лесорубов не приспособлен для девушки. Каллио отдал Олави свои первые и последние сбережения, жена миссионера тоже ссудила новобрачных малой толикой денег — пришлось прослушать несколько проповедей о бережливости, — и Олави арендовал полуразрушенную избу на большой дороге.
Три месяца, пока они обзаводились всем необходимым, Олави, работая днем батраком, отдавал ремонту избы ночные часы, и ничего у них не было, — неисправная печь дымила, и пищей их были молоко и хлеб, и работали они не покладая рук, не разгибая спины, но были очень счастливы.
Подправив немного это ветхое сооружение, они открыли буфет.
По дороге в поисках работы проходили лесорубы на север и на восток. Наточенные длинные топоры блестели за поясами, кеньги скрипели на морозном снегу, от лошадей шел пар. Шли они партиями: возчик с санями и с ним два вальщика. Вальщики нанимались к возчику, а возчик от акционерного общества получал деньги сдельно, за поваленный и вывезенный лес, и сам расплачивался с вальщиками. Вальщики говорили, что возчики им мало платят, а возчики утверждали, что денег хватает только на сено и овес для лошадей и что им самим ничего не остается.
Лесорубы заходили по дороге к Олави, а в буфете был кофе, горячий, сладкий, и бутерброды со шпиком, и пироги, и жареное оленье мясо, и молоко, и стоило это очень дешево, потому что молодые все делали сами.
Пока Олави колол дрова, носил из колодца воду, разводил огонь в очаге и разделывал оленье мясо, Эльвира прибирала помещение, перемывала и перетирала немногочисленную посуду, чистила кастрюли до блеска, месила тесто, лепила пирожки, нарезала бутерброды. Суетились и работали они круглый день, не чувствуя усталости, и были очень счастливы.
Все в их буфете стоило очень дешево, но лесорубы покупали мало: с работы шли такие же безденежные, как и на работу, и редко-редко выходило так, чтобы кто-нибудь попросил полный обед.
В марте пришли известия о том, что в Петрограде революция, но ни Эльвира, ни Олави не знали, что это значит. Жена пастора сказала, что все переменится. Какой-то оратор приезжал из уездного города, он тоже сказал, что вся жизнь переменится.
Но все так же на север шли лесорубы за работой с туго подтянутыми поясами и такие же шли с севера — и совсем молодые, и обросшие седой бородой. Они жадно смотрели на неприхотливые бутерброды Эльвиры и заказывали все меньше и меньше. Дело прогорало.
Они праздновали Первое мая вместе с лесорубами, вместе со всем селом. Еще всюду был глубокий снег. Эльвира была уже на седьмом месяце, не очень веселилась.
Оратор с крыльца Тювейен Тало — Рабочего дома, только что организованного по примеру уездных городков, рассказывал много интересного про союзы молодежи. И Олави сказал! «Я работаю о девяти лет», — и пошел к оратору записываться в союз молодежи. Эльвира сказала! «Я пойду с тобой», — и они вместе записались в союз молодежи. Но вскоре союз распался.
— Это хорошо, пожалуй, Эльвира, — сказал Олави на вторую неделю после рождения девочки, — что союз распался. Иначе нам нечем было бы заплатить членские взносы: пока ты лежала, мы окончательно вылетели в трубу. У нас даже нет денег отдать долг пасторше.