Александр Евгеньевич скромно умолчал о том, что сам он весь переход не сходил с мостика и экипаж это видел. Вера в командира на корабле очень много значит. Немаловажен здесь и характер взаимоотношений командира с офицерами, с личным составом. Особой, пожалуй, деловитостью и глубокой партийностью отличались на эсминце отношения командира корабля и его заместителя по политчасти. Они умело дополняли друг друга, понимали друг друга с полуслова и во всем были единодушны.
С приходом эсминца, командующий эскадрой контрадмирал В. А. Фокин, поздравляя личный состав с успешным выполнением задания, сказал:
— Учитывая, что сложную задачу в такой короткий срок мог выполнить только сплоченный И дружный коллектив, вашему кораблю командующий флотом решил присвоить наименование — «Дружный». В ответ на слова адмирала раздалось громкое матросское «Ура!».
В начале октября вышел из ремонта эсминец «Доблестный», а за ним и наш «Живучий». Настроение у всех было приподнятое — североморцы, помогая Красной Армии, громили немецких оккупантов на море и на суше. Теперь в боевую сферу включались еще два наших корабля.
15 октября Москва салютовала двадцатью артиллерийскими залпами из 224 орудий войскам Карельского фронта и морякам Северного флота, освободившим Печенгу (Петсамо). В тот день эсминец «Живучий», приняв все запасы до полных норм, стал на якорь в Кольском заливе. После полуночи поступило приказание командующего эскадрой готовиться к выходу на боевое задание. «Живучему» предстояло срочно доставить мазут (из собственных запасов) двум сторожевикам, оказавшимся без топлива вдали от базы.
Дело было так. Вечером 14 октября сторожевой корабль «Ураган» вышел в Печенгу для траления фарватера, высадки десанта и доставки боезапаса. В кильватер «Урагану» шел сторожевик «Смерч». По курсу и справа от сторожевиков следовали два «больших охотника». На подходе к Линахамари корабли попали в плотное минное заграждение. Параван–тралы одну за другой подсекли 16 вражеских мин. Две из них взорвались в параване «Смерча». Оба сторожевика получили повреждения — потекли топливные цистерны. Едва дотянули до Линахамари. Там в гавани цистерны законопатили, но топлива взять было негде.
Минное поле наш командир решил форсировать вечером — в период наибольшего прилива. Якорные контактные мины в полную воду менее опасны. Но с другой стороны, вероятность подрыва на плавающих минах в такое время выше. На «Живучем» не было параван–тралов для индивидуальной защиты от мин. Была у нас упрощенная противоминная обмотка, которая хоть и не очень надежно, но все же страховала от магнитных мин. Впереди нас должны были идти тральщики.
Наша встреча с этими «малышами», переоборудованными из рыболовных сейнеров, произошла в бухте Пум–манки. Там к нам на борт прибыл командир дивизиона тральщиков капитан 2–го ранга Панфилов. Рябченко собрал в кают–компании вахтенных офицеров. Комдив тральщиков познакомил нас с планом противоминного обеспечения. Нам впервые приходилось так близко сталкиваться с минной опасностью, поэтому слушали Панфилова очень внимательно. Особенно запомнилось мне строгое указание «Живучему»: на переходе держаться в пределах узкой протраленной полосы. Для ориентировки на корме тральщиков включались затемненные с боков белые огни.
Первыми с залива вышли тральщики. Следом за ними — мы. Уже темнело, но ходовые огни не включали. На баке и по бортам стояли наблюдатели с шестами в руках для отвода плавающих мин. На мостике мерно попискивал «Асдик». Подводных целей пока не было.
Прошло два часа. Трижды мы уклонялись от плавающих мин. И каждый раз, когда мина оставалась за кормой, все затаенно вздыхали: «Слава богу, пронесло». «А что ждет нас впереди? Может, придется поддержать огнем наступающие войска или сразиться с морским противником», — этими мыслями я поделился с артиллеристом Лисовским. Анатолий, ухмыльнувшись, заметил:
— Это тебе не «Расторопный» с четырьмя «стотридцатками». Те бьют до 25 километров и наводка с автоматом стрельбы. А у нас что?
Анатолий был прав. Орудийные системы отечественных кораблей обеспечивали весьма точную стрельбу по морским и береговым целям. На «шипах» и калибр не тот, и наводка упрощенная...
Яркая вспышка впереди по курсу и последовавший за ней взрыв прервали размышления. Через несколько секунд по палубе застучали падающие осколки. Огонек «малыша», за которым мы шли, исчез.
— Эх, подорвался-таки, бедолага, — с сожалением, произнес Рябченко.
У всех стоявших на мостике сжалось сердце — каждый понимал, что означает такой взрыв для сейнера.
— Цел, цел тральщик! — радостно доложил старшина 2–й статьи Головин.
И действительно, исчезнувший было огонек снова появился впереди по курсу. Оказалось, в трале взорвалась мина. За кормой тральщика поднялся огромный столб воды. Он-то на время закрыл его от нас.
На руле у нас стоял старшина Папушин, напряженно всматривавшийся в ночную тьму; нелегко было ему удерживать в узком фарватере стометровый корабль. Уклоняясь от плавающих предметов, каждый из которых мог оказаться и смертоносной миной, Папушин слегка отводил в сторону форштевень и тут же выравнивал его по кильватерному огню тральщика. Как только рулевой делал отворот, вахтенный офицер давал команду наблюдателям с шестами перейти на шкафут опасного борта для отвода плавающих предметов.
А тральщики продолжали подсекать мины. Теперь взрывы стали раздаваться чаще — увеличилась плотность минного заграждения.
В один «прекрасный» момент комдив тральщиков Панфилов просемафорил: «Тралы все перебиты, следуйте самостоятельно». К получению такой вводной мы не были готовы. Корабельный устав на этот счет предусматривает: при неясности обстановки застопорить машины, осмотреться, а потом принять решение. Рябченко слегка нахмурился и перешел на правое крыло мостика.
— Что будем делать, штурман? По Морскому ежегоднику в этот час здесь наибольший прилив.
— Осадка у нас небольшая, если поторопимся, то можем проскочить, — высказал свои соображения Гончаров.
— Средний вперед! — последовала команда.
Как только машины дали ход, носовой и кормовой аварийным партиям была объявлена готовность номер один, а личному составу приказано надеть спасательные пояса. На мостике все притихли, лица стали жестче, сосредоточеннее. Моряки, свободные от вахт, находились на верхней палубе — при взрыве здесь менее опасно.
Сложность н опасность ситуации усугублялась тем, что вокруг не было никаких навигационных ограждений и огней. Немцы при отступлении уничтожили все гидрографическое оборудование.
— Мина, право пять, три кабельтова! — доложил гидроакустик Василии Рыжиков. Он с самого выхода из Пумманок не покидал рубку «Асдика». Вахтенный офицер Проничкин подправил курс рулевому, и мина осталась за кормой.
Командир отделения гидроакустиков Василии Рыжиков был у нас специалистом высокого класса. Недавно его приняли в партию. Благодаря его мастерству и бдительности мы трижды уклонялись от встречи с «рогатой смертью».
В той сложной обстановке буквально все члены нашего экипажа проявили мужество, самоотверженность, продемонстрировали высокую морскую выучку. Поставленная перед кораблем задача была успешно выполнена. Эсминец прибыл в Линахамари и стал на якорь в гавани.
Линахамари (по–русски — Девкина Заводь) — основной порт Печенгского залива. Мы застали там картину полного разорения. Немцы при отступлении взорвали все портовые сооружения — причалы, краны, склады. Еще дымилась куча полусгоревшего зерна, еще слышался отдаленный гул артиллерийской канонады, далеко на западе вспыхивали зарницы пожаров.
В кают–компании за вечерним чаем офицеры оживленно обсуждали события минувших суток, отовсюду слышались шутки, смех, словно всего каких–нибудь два часа назад каждому из нас не угрожала смертельная опасность.
Много добрых слов было адресовано штурману Николаю Алексеевичу Гончарову. В кубрике тоже чествовали «именинников» — Папушина и Рыжикова.