Намерения врага командиру были ясны; решив преградить субмарине путь к транспортам, он сразу скомандовал:
— Полный ход, право руль!
Когда расстояние до цели сократилось, в фосфоресцирующем буруне с мостика опознали лодку, шедшую на погружение. Эсминец устремился к буруну, но лодка уже ушла на глубину. Вслед ей полетели бомбы. Пока минеры готовили новую серию глубинных бомб, корабль разворачивался на обратный курс для повторной атаки. Когда эсминец уже заканчивал циркуляцию, в корме раздался взрыв. Случилось это в 20 часов 55 минут. Корабль вздрогнул, осел на корму и потерял ход. Через несколько секунд последовал второй взрыв по силе чуть меньше первого — это взорвались глубинные бомбы, скатившиеся за борт[80].
Кравченко приказал осмотреться и доложить о повреждениях. Ют на телефонный вызов не отвечал. Молчали и оба машинных отделения. От сильного сотрясения корпуса нарушилась радиосвязь.
— Акустикам произвести поиск целей, радиометристам осмотреть горизонт! — распорядился командир.
Минут через пять после взрыва на мостик доложили из первой (носовой) машины:
— Вторую машину заливает водой, у меня все в порядке!
Но на приказание командира дать исправной машине средний ход вперед последовал доклад:
— Машина работает «вразнос».
Это означало, что оторваны винты.
Положение сложилось тяжелое, необходимо было немедленно доложить о случившемся командиру конвоя, но рация не работала... Спокойным голосом Кравченко отдал приказание на «эрликоны» — стрелять вверх трассирующими.
Через несколько минут доложили, что исправлен передатчик УКВ. Кравченко передал в эфир:
— Я торпедирован. Обе машины затоплены, медленно погружаюсь. Имею крен на правый борт. Стараюсь его выровнять. Принимаю меры к спасению корабля.
Ответа не было — приемник так и не удалось отремонтировать. Доложив флагману обстановку, Кравченко оставил на мостике старпома, а сам спустился вниз осмотреть повреждения.
Вскоре к Мачинскому подошли шифровальщик Карманов и писарь Нешитов, оба коммунисты. Их волновал вопрос — как быть с корабельными документами. Нельзя допустить, чтобы они попали в руки противника. Старпом распорядился подготовить их к затоплению.
Сигнальщики тем временем выпустили серию сигнальных ракет, означавших «терплю бедствие, нуждаюсь в помощи».
Через 6–8 минут на мостик вернулся командир.
— Я не смог пройти в корму — завален шкафут, в темноте трудно понять, что произошло, — сказал он старпому. — Идите, Олег Макарович, вниз, готовьте спасательные средства.
В машинных отделениях шла непрерывная борьба за живучесть корабля. Больше всего пострадала вторая машина: там сильно деформировалась переборка, у подволока образовался разрыв, и огромный стальной лист угрожающе повис над головами людей. Из топливной цистерны хлестал мазут, заливая машинистов. Погиб командир машины старшина 1–й статьи Рогожин, старший краснофлотец Тулузаров получил ранение в голову. Трюмные выбивались из сил, откачивая воду за борт. Действовали они без суеты, четко, слаженно. Но все было бесполезно, вода прибывала, и насосы не успевали ее откачивать. Оставаться в машине было уже нельзя, и личный состав, выключив освещение, покинул ее, выйдя через люк на верхнюю палубу.
Тем временем в первой машине ставили подпоры, укрепляли переборку, разделяющую ее со второй машиной. Но усилия моряков оказались тщетными: переборка не выдержала сильного напора, в нижней ее части прорвало полуметровое отверстие, в которое хлынули мазут и вода. Люди не растерялись, включили водоотливные средства. Когда кормовая переборка еще больше подалась, стало ясно, что с поступлением забортной воды не справиться. Личный состав, исчерпав все возможности, покинул первую машину. Еще во время взрыва там погиб командир электриков Козлов — взрывной волной его отбросило на оголившиеся контакты; получил ранение трюмный машинист Лопатин.
Продолжая осмотр корабля, старпом остановился в коридоре правого борта — выход на палубу был завален. Рядом искрили провода, металлические конструкции оказались под напряжением. Мачинский лег на палубу и «по–пластунски» пролез под завалом на шкафут. Осмотревшись, увидел: на месте третьей дымовой трубы зияла дыра, на рострах лежало перевернутое кормовое орудие — пролетев по воздуху около 30 метров, пушка сбила дымовую трубу и обрушила ростры. Юта и кормовой надстройки не было вообще. Палуба в районе кормовой части погрузилась в воду. Совки труб торпедного аппарата покрылись льдом, через них свободно перекатывались волны. Спасательная шлюпка правого борта висела на кормовых талях, носовые были оборваны, нос шлюпки разбит. У моторного катера Мачинский увидел небольшую группу людей, пытавшихся спустить его на воду. Кто-то орудовал топором, заваливая бортовые леера. Стойки и трос обледенели и плохо поддавались. Одну леерную стойку так и не удалось убрать. Моряки начали отдавать штормовое крепление, а старпом направился на бак. В носовой части аварийная партия готовила к спуску резиновую шлюпку и спасательные плотики.
Пока старпом обходил корабль, крен заметно увеличился, корма еще больше просела, нос вышел из воды. Поднявшись на мостик, Мачинский, доложил командиру результаты осмотра. Кравченко отдал приказание готовиться к буксировке на мелкое место. Голос его был обычным, ровным. Потом из радиорубки передали сообщение флагмана, что на помощь вышли эсминцы «Дерзкий» и «Живучий» (приемник все-таки удалось исправить). Вскоре на экране радара появилось отчетливое изображение — две цели, приближающиеся к «Деятельному». Одна из них была уже близко. И тут снова тревожный доклад: затопило первую машину, вода подступила к котельным. Кравченко приказал погасить третий котел (четвертый был выведен ранее).
В 21.15 командир вторично доложил флагману обстановку. Положение корабля и его экипажа продолжало осложняться. Когда турбодинамо оказалось в воде, прекратилась подача электроэнергии, но люди оставались на боевых постах, действуя по боевым инструкциям.
— Снято питание с гирокомпаса, перешел на батареи! — доложил штурманский электрик Павел Агеев (его пост находился ниже ватерлинии). Командир приказал ему покинуть гиропост, обойти нижние помещения, предупредить оставшихся, чтобы все поднимались на верхнюю палубу.
В 21.30 слева но носу возник силуэт корабля. Это был «Дерзкий». Кравченко приказал сигнальщику передать на эсминец: «Приготовьте буксирные средства, берите меня на буксир, нуждаюсь в срочной буксировке на мелкое место». «Дерзкий» в это время выходил в атаку на подводную лодку, и узкий луч аккумуляторного фонаря на нем не заметили.
Корма «Деятельного» все больше уходила в воду, крен достиг 26 градусов. Из труб валил едкий дым. Стало тяжело дышать, и командир приказал всем покинуть корабль. С мостика медленно сошли вахтенный офицер Турланов и сигнальщик Корябин. Старшина прихватил с собой бинокль и сигнальный фонарь, заметив:
— Еще пригодятся!
На мостике оставались двое. О чем думали командир и старпом в эти минуты, трудно сказать. Оба молодые, здоровые — вся жизнь впереди. Совсем недавно Кравченко послал вызов своей жене на приезд в Мурманск (она жила во Владивостоке): война заканчивается, и пора кончать с разлукой...
— Прыгайте, Олег Макарович, а то будет поздно, — спокойно произнес Кравченко.
— А как же вы, Константин Афанасьевич?
...Вынырнув на поверхность, Мачинский услышал позади грохот и треск: эсминец стремительно уходил в воду. А вместе с ним — его командир капитан–лейтенант Кравченко.
В воде Мачинского контузило взрывом глубинной бомбы. Придя в себя, он увидел неподалеку резиновую шлюпку, до отказа заполненную людьми. Поплыл к ней и сразу наткнулся на пробковый плотик, на котором находились Д. Ф. Корябин и П. С. Агеев. Вслед за Мачинским на плотик забрался боцман Б. В. Тормозов. Всех их вскоре подняли на борт «Дерзкого». Еще троих — командира отделения мотористов М. А. Кошелева, машиниста–турбиниста В. В. Шестопалова и командира первой машины Н. И. Лебедева подобрали чуть позже. Из всего экипажа спаслось лишь семь человек. (Несколько человек находились в отпусках и в последнем походе не участвовали. Среди них — заместитель командира корабля по политчасти П. И. Патрушев и командир боевой части наблюдения и связи П. А. Обрезумов.)