Трассирующие снаряды, словно огненные стрелы, прокалывали сумеречное небо в обоих направлениях. Шесть снарядов, выпущенных с «Достойного», вспенили воду у бортов лодки. Длинная очередь, выпущенная краснофлотцем Панькиным из «эрликона», пришлась точно по цели. Лодка стала срочно погружаться. Вслед ей «Достойный» сбросил большую серию бомб. Минеры группы Фирсова действовали четко. Одновременно было усилено наблюдение в секторах. И не напрасно — вскоре сигнальщик Кондрыкин обнаружил едва заметный бурун.
— Торпеда, право 50!
Последовал резкий отворот вправо, и торпеда врага проскользнула вдоль борта. Уклоняясь от нее, эсминец оказался рядом с позицией стрелявшей лодки. Гитлеровцы решили воспользоваться этим и атаковать с малой дистанции. Подняв перископ, враг был уверен, что в такой темени кусочек трубы останется незамеченным. Но просчитался.
— Перископ, левый борт, девяносто, дистанция три кабельтова! — доложил сигнальщик Кондрыкин. Одновременно об этом же поступил доклад и с кормы от старшины 2–й статьи Чуприкова.
— Лево на борт, — последовала команда, и корабль полным ходом устремился на врага. Перископ тут же исчез.
— Подводная лодка повернула к норду! — доложил гидроакустик Никодимов. Минеры Николаев, Овчинников и Вовк по приказанию с мостика сбросили большую серию глубинных бомб.
Один из взрывов был более мощный, чем остальные. От него содрогнулся весь корпус эсминца. Сильное сотрясение вывело из строя гидроакустическую аппаратуру. Лопнули плафоны в кают–компании, в румпельной появилась течь, от боевого прожектора отскочила крышка[83]. А на поверхности моря появились мелкие пузыри и маслянистая жидкость.
Неисправности в гидроакустической аппаратуре были устранены быстро. Недаром Никодимов и Кучеров считались лучшими специалистами корабля. Оба в совершенстве знали заведование, много и часто тренировались на боевом посту.
Включив аппаратуру, Никодимов начал асимметричный поиск: по правому борту, в сторону моря — сектор больше, по левому, где ищут врага соседние корабли — меньше. Сократив шаг поиска, акустик различил в хаотичных звуках слабый отраженный от лодки сигнал и определил — подводный хищник идет на сближение.
Капитан 3–го ранга Никольский вновь повел эсминец в атаку. Снова загрохотали взрывы глубинных бомб. На помощь минерам пришли зенитчики и краснофлотцы боцманской команды, они подкатывали на ют глубинные бомбы. Уже подходил к концу запас бомб, когда после очередной серии взрывов гидроакустик доложил, что вражеская лодка быстро опустилась на дно. На месте, где это произошло, бурлила вода, выталкивались на поверхность, словно из кратера, тонны соляра.
Громовое «Ура!» пронеслось над морем. Экипаж «Достойного» поквитался с врагом[84].
Боевые будни чередовались с короткими часами досуга, об организации которого постоянно заботился замполит Фомин. По его инициативе на корабле состоялось специальное партийное собрание, где шла речь о том, чтобы сделать отдых моряков разнообразнее, полноценнее. Много внимания уделялось художественной самодеятельности. Среди членов экипажа «Живучего» нашлись н музыканты, и певцы, и танцоры. На эсминце любили слушать игру корабельного «оркестра», как в шутку называли трио, которое составили старшина 2–й статьи Борис Гаврилов, игравший на баяне, краснофлотец Петр Комарь, отлично владевший гитарой, и старшина 2–й статьи Вячеслав Лепилкин — подыгрывавший им на мандолине.
Завсегдатаями этих концертов были старшие краснофлотцы Федор Гуменюк и Николаи Ланчуковский — оба украинцы, страстные любители песни. Обычно первым начинал импровизированный концерт Андреи Казаров, наш комсорг. Очень задушевно у них получались песни «Реве та стогне Днипр широкий» и «Уходим завтра в море».
Когда трио играло «Яблочко», в пляс пускался старшина 1–й статьи Павел Зимин. Под одобрительные возгласы собравшихся он лихо отбивал чечетку, мастерски выполнял сложнейшие элемены этого задорного танца. Музыка, песни и пляски в кубриках продолжались нередко до самого отбоя.
Находилось время и для чтения. Большим спросом пользовались у нас Станюкович, Соболев, Новиков–Прибой.
Во время стоянки корабля в базе, пока шло пополнение запасов, одну смену отпускали в увольнение, соблюдая очередность. После болтанки и постоянного напряжения приятно было расслабиться, пройти по твердой земле, побывать в Доме флота. Многие офицеры и «сверхсрочники», служившие на Севере с довоенных лет, имели на берегу семьи. Нет нужды говорить, как в те суровые дни встречи с родными и близкими помогали им в нелегкой ратной службе.
В середине января к Алексею Прокоиьсвичу Проничкину приехала жена. В военные годы для того чтобы попасть в прифронтовую зону, необходимо было специальное разрешение. И Ольге Федоровне удалось добиться его. Мы с Гончаровым и Никольским побывали тогда в гостях у Проничкиных. Они занимали маленькую комнатку в небольшом деревянном домике. Уютно расположившись на табуретках за столиком, уставленным небогатыми — по военным временам — закусками, мы отметили встречу фронтовыми «ста граммами». Ольга Федоровна, смеясь, рассказала, как в кузове попутного грузовика, завернутая в брезент, добиралась из Мурманска, забросала нас кучей вопросов, на которые мы вчетвером не успевали отвечать. Время прошло незаметно.
Распрощавшись с гостеприимными хозяевами, мы вышли на улицу. Ярко светила луна. Мороз хватал за уши. Шли молча — каждый думал о своем. У двоих из нас были жены, и встреча у Проничкиных навеяла мысли о доме, о семье.
Спустившись с горки, мы оказались на вершине огромного сугроба, припорошенного рыхлым снегом. Внизу, у заснеженного причала, чернели силуэты эсминцев. Несколько моряков что-то сгружали с автомашины.
— Хорошо бы, с этой горы на лыжах, — нарушил молчание Никольский.
— Можно и без лыж обойтись, — отозвался Гончаров и, плюхнувшись в снег, заскользил на спине вниз.
По проложенному штурманом «фарватеру» спустились и мы с Никольским. Отряхивая на ходу снег, вышли к причалу. Здесь заканчивалась погрузка глубинных бомб — утром снова в море...
Прошло две недели февраля. Враг продолжал стягивать на Север подводные лодки. После гибели «Деятельного» и серьезного повреждения «Разъяренного» основная тяжесть противолодочной борьбы легла на плечи 2–го и 3–го дивизионов эсминцев и кораблей охраны водного района (включая тральщики). Последним было трудней, чем нам: малым кораблям в большей степени были опасны свирепые шторм и обледенение. Вопреки всяким нормам мореходности их часто посылали с нами в море. А что было делать? Битва на морских путях сообщения приобретала все более ожесточенный характер.
3 февраля крупный конвой «IW-64» вышел из Клайда (Англия) в наши северные порты. В точку, где беломорская группа судов отделялась от мурманской, прибыли эсминцы «Живучий», «Жесткий», «Урицкий», «Карл Либкнехт» и десять кораблей охраны водного района. Наша задача — эскортировать 15 союзных транспортов и танкеров на переходе в Белое море. Было известно, что по маршруту перехода немцы развернули несколько завес подводных лодок, а кораблей охранения в этот раз было меньше, чем охраняемых судов. Командир 2–го дивизиона капитан 2–го ранга Козлов решил усилить сторону конвоя, обращенную к берегу, — оттуда чаще всего нападали гитлеровцы. В этом был известный риск, но другого выхода не оставалось. И расчет оказался верным — два раза нас атаковывали лодки, и оба раза — со стороны берега. Им, конечно, не удалось проникнуть внутрь охранения. В обоих случаях гитлеровцы были обнаружены вовремя и отогнаны от конвоя. Все корабли конвоя прибыли к месту назначения благополучно.
Мурманской группе судов, охраняемой британскими кораблями, противодействовали не меньшие силы немцев. Здесь, к сожалению, не обошлось без потерь. 13 февраля в 4 часа утра в районе Сеть–Наволок немецкая подводная лодка торпедировала корвет «Денбай Кастл». На следующий день у входа в Кольский залив немцы повредили танкер «Норфиел» и транспорт «Хорейс Грей», шедшие из Белого моря в Мурманск для формирования обратного конвоя.