Скрипя линолеумом, я подошёл к окну. За окном растопырил свои ветви тополь, загородив обзор — можно было разглядеть лишь кусок котельной, зелёный мусорный бак с надписью «мусор», и несколько небрежно брошенных у подъезда машин. Летом, наверное, нельзя было разглядеть и их. На подоконнике я обнаружил ржавый чайник со свистком и скрученный спиралью моток верёвки. Семейное предание гласит, что однажды ловелас-дед в благодарность за одноразовую любовь спустил соседке снизу весь мебельный гарнитур. Я почему-то представлял себе, что спускал он его не как все нормальные люди, по лестнице, перенося его по частям в руках, но из окна, по верёвке. Поставив на плиту ржавый чайник, я вернулся в коридор. Паркетный пол в коридоре и комнатах был полностью разрушен: незакреплённые доски разлетались в стороны от неаккуратных шагов, липли к подошвам, оставляя зиять чернеющие дыры. Стены в коридоре и в гостиной комнате были оклеены убогими бежевыми обоями в цветочек. Мебели в гостиной было немного: накрытый газетами стол с телевизором, продавленный раздвижной диван, кресло, горбатый светильник, набитый вещами так называемый шифоньер. Имелись здесь и книги, малые числом, но лежали они не шкафу, а в картонных ящиках под столом. Среди прочего я отметил для себя какой-то несусветный эротико-фантастический роман с грудастыми дамами и пришельцами на измятой обложке. Назывался он «Одиссея капитана Блуда». Там же я обнаружил и сложенный в кожаный чехол изящный театральный бинокль. С его помощью дед, вероятно, высматривал из окна потенциальных жертв для старческих своих межполовых утех.
Над диваном нависал огромным и пыльным приветом из безвкусного совка настенный ковер. Я попытался его снять, но меня тут же заволокло облако столь древней пыли, что я выдал целую серию из громких и отчаянных чихов — даже слезы брызнули из глаз. На пыль у меня чудовищная аллергия.
— Эй, где тут у тебя швабра и тряпки? — показалось в проеме деловитое Кирино лицо. Не дожидаясь, пока я закончу, она бесцеремонно вклинилась в мой чихательный процесс. Кира уже бодро обследовала всю квартиру в неизвестно откуда ей взятых розовых тапочках и, так никаких приспособлений для уборки не отыскав, явилась ко мне. Чуть не задевая макушкой потолка, я вышел с ней на балкон. Балкон для деда был традиционным местом складирования всяческого барахла, и я без труда отыскал там огрызки старых одежд, которые с чистой совестью можно было использовать в качестве тряпок. Среди прочего я с удивлением обнаружил и свои детские трусы, заляпанные грязью, — спереди всё ещё красовалась диснеевская мультяшка без половых признаков, Дональд Дак. Из груды хлама выглядывал и оголённый вершок швабры, похожий на высохший сустав. Маленький зелёный пылесос корейского производства, наверное, единственная в квартире вещь, купленная после краха советской империи, также был там. Хобот пылесоса был обмотан вокруг него изящно, как шарф.
Вооружившись ведром и шваброй, Кира направилась в ванную комнату. Открывшийся кран долго и страшно гудел, прежде чем разразиться тонкой струйкой жидкой ржавчины. Кира тщательно вымыла руки и натянула жёлтые резиновые перчатки, хлёстко цеплявшиеся к рукам. Осознав, что Кира вот-вот примется за работу, я малодушно укрылся на кухне. Вообще-то, утешал я свою совесть, помощник из меня всё равно никакой — аллергия у меня не только на пыль, но и на все связанные с уборкой атрибуты: на химические чистящие средства, на сырость, на мыльную воду… От скрюченного многоминутного положения у меня начинает кружится и тяжелеть голова. Целеустремлённой профессионалке Кире я буду только помехой, гораздо благоразумнее с моей стороны будет сходить за едой и вином. Так что, предвосхитив какие-либо Кирины просьбы, всё также воровато, босиком и с кедами в руках, я сбежал, торопливо прикрыв за собой входную дверь.
С Кирой я познакомился ещё в начальной школе. В те времена бабушка с мамой ещё не потеряли надежды сделать из меня нормального человека и, чтобы социализировать меня, с истеричной настойчивостью пытались запихнуть в разные школьные секции. Все эти попытки, от авиамоделирования до йоги, заканчивались бесславно, а в случае с секцией каратэ, так и вовсе закончились грандиозным моим позорищем.
Впрочем, начиналось всё вполне безобидно. Воспитанный кинолентами с участием Жан-Клода Ван Дамма и Чака Норриса, я сразу же вообразил себе в качестве сэнсея маленького злобного китайца, который будет сутками истязать моё тело и дух, готовя меня к смертельно опасным боям без правил. В реальности всё оказалось скучнее. Занятия вёл улыбчивый молодой парень с песочными усами, который совсем не походил на тренера по каратэ из дешёвых боевиков начала 90-х годов. Часами мы разучивали бесполезные стойки, учились правильно дышать, бегали трусцой по душному залу. Мой величественный дух, рождённый для побед в кровопролитных боях, томился среди неуклюжих бездарных детей и рутинных упражнений. Оставалось утешаться мечтами о грядущих совершениях: о виртуозных избиениях старшеклассников-хулиганов и о чёрных поясах.