— Ах, зачем я отсюда уехала! Какая ошибка! Какая ошибка! Его здесь все знают. Постучите в любую дверь, и вам расскажут о нем. Мне нельзя было отсюда уезжать…
На втором этаже толстый человек прилаживает к двери цепочку от воров. Он смотрит на нас искоса, внимательно и настороженно. Мы чувствуем спинами, как его взгляд провожает нас вверх по лестнице.
— Это новый, незнакомый, — бормочет Мария Васильевна. — Конечно, конечно… Новые люди появились… Но все равно вы можете зайти в любую квартиру… Вам расскажут… Вот наша дверь. Вы, пожалуйста, сами объясните, кто вы и зачем… Пожалуйста!.. Эта Клавдия Ильинична…
Я нажимаю на кнопку звонка.
Мы ждем.
Мне кажется, что еще немного — и Мария Васильевна не выдержит, побежит вниз по лестнице, бросив меня одного. Во всяком случае, я чувствую, как она напряжена, готова к чему-то…
Дверь нам отворяет высокая, прямая, аскетическая женщина. Она стоит в дверной раме, как суровая святая на большой, темной иконе. Неожиданно женщина улыбается обыкновенной, бытовой, любезной улыбкой.
— Мария Васильевна!
— Да, я, Анна Ивановна… Вы извините…
— Входите, Мария Васильевна. Как вы давно не были…
Я вижу, как тоскливо смотрит на меня Мария Васильевна, делаю шаг вперед и, стараясь выглядеть посолиднее, говорю:
— Здравствуйте… Я пишу книгу о Борисе Андриевском. Мария Васильевна согласилась показать мне квартиру, в которой он жил…
— Хорошо, — сдержанно говорит аскетическая женщина. — Войдите…
Мы входим в квадратный коридорчик. Слабосильная лампочка под потолком освещает двухцветный щербатый паркет, синие стены с линиями крученых отвисших проводов на роликах, которые покрыты коростой многих побелок. Дневной скудный свет проникает сюда из кухни, где видны неуклюжие столы под клеенками, старыми, вытертыми на сгибах до темной матерчатой основы.
И тут в неясном смешанном свете появляется еще одна женщина. Еще более худая, еще более аскетическая, еще более суровая. Она бесшумно и медленно прикрывает за собой дверь и стоит возле нее молча и неподвижно.
— Здравствуйте, Клавдия Ильинична, — говорит ей Мария Васильевна.
— Мама, — говорит женщина, которая впустила нас в квартиру. — Это пришла Мария Васильевна. С ней пришел человек, который пишет книгу о ее сыне…
Старуха молча смотрит на нас. Потом медленно говорит:
— Боря был хороший мальчик.
Мария Васильевна порывисто дергается вперед, но остается на месте.
— Как вы живете, Клавдия Ильинична? — быстро спрашивает она. — Я очень рада вас видеть… Как ваше здоровье?
14 МАРТА 1945 ГОДА
На дороге
Возле речушки, мост через которую был разрушен, танки настигли небольшую немецкую часть, принадлежащую, по-видимому, армейским тылам.
К этому моменту серое небо успело оторваться от земли и подняться вверх, оставив только куски лохмотьев в низине у речки. Там, проломив при переправе тонкий весенний лед, в воде сидело несколько грузовиков. Вокруг них копошились солдаты. Другие грузовики, которым удалось проскочить через лед, буксовали на противоположном берегу, пытаясь вытащить на тросах засевшие машины…
Танки ударили по переправе из орудий.
Один грузовик сразу загорелся. Серые человеческие фигуры кинулись от машин во все стороны. Они бежали по ломкому льду, выскакивали из воды, карабкались по крутому склону.
Те грузовики, которым удалось освободиться от буксирных тросов, бешено рванулись к дороге в лес. За их борта цеплялись солдаты…
Скоро переправа совсем затихла. Однако танки по-прежнему стояли в прибрежных кустах и стреляли по брошенным машинам. Они опасались того, что из леса им может ответить артиллерия, и, только когда стало вполне ясно, что опасенья эти излишни, рота спустилась по отлогому склону к речке и форсировала ее.
На другом берегу Андриевский остановил машину, встал на сиденье и высунулся из люка по пояс. Но и в таком положении ему плохо была видна дорога, по которой предстояло двигаться его роте, и он послал своего заряжающего разведать на местности: нет ли там завалов или противотанковых мин.
Ожидая возвращения Карасева, он лениво следил за тем, как его «тридцатьчетверки» осторожно ползут по отмели, задевая иной раз ненароком брошенные немецкие грузовики. Потом он зачем-то посмотрел вниз, на землю, и увидел, что рядом с его гусеницей, почти задетый ею, лежит немецкий солдат. Борис обычно видел убитых только мельком, на ходу, из машины, а тут труп был совсем рядом с ним, и он неожиданно почувствовал к этому раскинувшемуся телу острое и неприятное любопытство.