— А у меня, Назар, сегодня памятный день, очень печальный памятный день! — тихо произнес Чухломин, и в голосе его Назарка уловил необычные интонации. — Три года назад колчаковские изверги убили жену и сынишек. Вот они какие орлы! В полную силу поднимались! — глазами показал на фотографию. — Алешка и Сережка. Старшой, наверное, в Красной Армии уже служил бы. По годкам рановато — добровольцем пошел бы...
За меня как заложников расстреляли. Я тогда командовал партизанским отрядом. Колчаковцам удалось схватить мою семью... Предложили разоружиться, распустить отряд и выйти с повинной к властям, да разве я способен на... Могилку видел. Специально ездил, когда освободили уезд. Селяне ухаживают за ней, берегут. Весной цветы насадили, березки принялись... Веришь, Никифоров, утром подкатило к сердцу — вздохнуть трудно. Я и всплакнул малость, — и такая нечеловеческая тоска прорвалась в его голосе, что у Назарки засвербило в носу.
Чтобы скрыть вдруг затуманившиеся глаза, он низко опустил голову, зашарил по карманам и с излишней поспешностью начал крутить папиросу.
— Кто сказал, что я одинок? — помолчав, возвысил голос Чухломин. — Нет! Ошиблись! Меня не осиротишь! Со мной партия, народ, Советская власть.
Назарка глотал дым и молчал. За беленой дощатой перегородкой возились, шептались и потихоньку смеялись дети хозяйки-вдовы. Чухломин долго не мигая смотрел в окно на синее небо, испятнанное мелкими белыми кудряшками. Потом, не поворачивая головы, на ощупь отыскал в изголовье трубку, кисет и знаком попросил, чтобы Назарка запалил спичку.
— Скоро поправлюсь, Никифоров, — проговорил он. — Весна для нашего брата — самый вредный, каверзный период года. Хозяйка горячим топленым молоком поит. Кутаться потеплее заставляет... Что за книга у тебя? — поинтересовался Чухломин.
— Петр Маркович, непонятно нам. — Назарка придвинулся ближе к председателю и протянул ему сочинения Шелгунова. — Как по-вашему, можно такое с комсомольцами в кружке учить? Тут о положении рабочего класса в государствах Англия и Франция.
Чухломин взял книгу, перебрал несколько страниц и громко, внятно прочел:
— «Вообще говоря, рабочий — современный раб того, на кого он работает. Раб в такой степени, что он ценится и продается, как товар, и, как товар, поднимается и падает в цене. Поднимается запрос на рабочих — поднимается и цена на них. Падает запрос — падает цена. Если же запрос так мал, что часть рабочих остается без дела и залеживается, то и лежит он, как товар без сбыта... А как одним лежаньем существовать невозможно, то им и нет другого выхода, кроме голодной смерти...» Для буржуазных стран и для старой России совершенно правильно! Твой отец тоже ведь был самым настоящим рабом — хамначитом! — сказал Чухломин и вернул Назарке книгу. Подумал, плавно покачиваясь всем телом, и решил: — Вообще-то можно. Только сначала сам разберись, что к чему, не то запутаешься и ребятам мозги затемнишь.
Назарка встал. Не меняя положения, Чухломин кивнул ему и вдруг улыбнулся по-детски застенчиво и растерянно.
— Ты, Никифоров, забудь! Забудь! Подпустил к себе слабину, вот оно и прорвалось наружу! — извиняющимся тоном говорил он и доверчиво поглядывал на Назарку. Выставил перед собой костлявую руку. На тонких длинных пальцах утолщения в суставах напоминали узлы. — Много я этой рукой колчаковских да прочих срубил! А и мне черед наступает. И не вражеская пуля или шашка сбили меня — болезнь скрутила!.. После обеда на работе буду. Чувствую себя вроде бы ничего, терпимо.
По реке плыли уже разрозненные льдины. Между ними мутная взбаламученная вода казалась расплавленным свинцом. Солнце склонилось к закату и перекинуло через реку зыбкие, колыхающиеся понтоны — тени от прибрежных скал. Вода уже шла на убыль. Высший уровень ее в прибрежных тальниках был отмечен травинками, щепками, корьем и прочим мусором, нацеплявшимся на ветви.
Назарка придержал шаг, любуясь открывшимся перед ним видом. Постоял, посмотрел, рассеянно отвечая на приветствия знакомых, и медленно пошел дальше. У ворот его нагнал запыхавшийся председатель Чека, дружески хлопнул по плечу. По виду его Назарка сразу определил, что Чухломин получил какую-то приятную весть.