Через несколько никем не меренных верст дорога круто вильнула в сторону от реки. Ее тотчас плотно стиснула веселая разноголосая тайга. Великаны-лиственницы стояли, точно окутанные прозрачной зеленой дымкой, — стройные и торжественные. По вершинам деревьев, осторожно раскачивая их, разгуливал ветерок, и лес полнился умиротворенным перекатистым шумом. Он напоминал затихающее после бури волнение на реке. Синичка задорно цвинькала и деловито, по-хозяйски обследовала ветви. Издалека подавала свой глуховатый тоскующий голос кукушка-бездомница.
Жеребец вдруг с храпом мотнулся в сторону, и размечтавшийся Назарка чуть не полетел с седла. Из-под копыт лошади взвилась крупная пестрая птица — копалуха-глухарка.
— Ишь, нашла место для гнезда! — беззлобно проворчал Назарка, разглядев у валежины белые яйца.
В тайге уже по-летнему было тепло и душисто. Пряно пахло разогретой смолой, багульником и одуванчиками. Над ухом нудно, раздражающе ныли первые комары, злые и голодные. Назарка машинально отмахивался от них рукой. Потом сломил подвернувшуюся еловую ветвь...
Вечером, когда солнце краем врезалось в горизонт и погружалось в него все глубже, Назарка подъехал к одинокой юрте, притулившейся на краю небольшого аласа. Посередине его поблескивало блюдце-озерко. Отсюда напрямик через реку был Хамагаттинский спуск. Здесь удобнее всего было, пожалуй, подождать отряд.
На опушке, под прикрытием деревьев, Назарка придержал усталого жеребца, привстал на стременах, изучающе оглядел окрестности. По аласу, пощипывая зелень, бродили коровы. Усадьбу с водопоем связала прямая, крепко утрамбованная копытами тропа. Из трубы юрты тонким столбиком поднимался дымок. Над лесом ветер резко перегибал его влево и раздергивал в клочья.
Назарка рысью пустил жеребца к жилью.
Новый человек для жителей тайги — всегда радостное событие. Хозяин юрты и его жена радушно встретили гостя. Женщина тотчас разгребла в камельке угли, бросила на них сухое смолье. Пристроила котлы с кониной и зайчатиной. Затем она сняла с полки начищенный до блеска медный самовар. Вскоре самовар дружелюбно загудел, пустил из-под крышки кудрявый султанчик пара.
Хозяин — седоголовый старик — и Назарка уселись на переднем ороие под иконой в потемневшем литом окладе. Ясно, в первую очередь закурили. Старик до отказа намял сэбэряху в обшарпанную, прогоревшую по краям трубку с коротеньким мундштуком. Он жадно затягивался горьким табачным дымом, блаженно жмурил глаза, потирая ладонями грудь, задерживал дыхание. Он не курил, а наслаждался.
— О-о! — сладостно протянул хозяин, тонюсенькой струйкой выпуская дым изо рта, и расслабленно откинулся на кумалан.
По случаю прибытия гостя хозяйка переоделась в ситцевый холодай, волосы повязала платком. Занятая у очага, она сначала крепилась, надеялась, что муж по укоренившейся привычке не забудет и ее — даст докурить трубку. Вскоре старушка убедилась, что ожидания ее тщетны. Трубка в зубах мужа уже хрипела, захлебываясь, но старик и не помышлял открыть глаза. Тогда хозяйка, не в состоянии овладеть собой, подошла к столу, дрогнувшей рукой взяла Назаркин кисет.
— Пожалуйста, кури, эмээхсин[62]! — спохватился гость. — Извини, устал с дороги, забыл предложить тебе!
Старушка несколько раз глубоко затянулась, зашаталась, будто пьяная, и повалилась на орон рядом с мужем.
«Чего это они?» — удивленно подумал Назарка, вглядываясь в побледневшие лица стариков.
Оказывается, обитатели юрты давно уже не пробовали настоящего табака — сэбэряха.
Вдоволь накурившись, старик, которого звали Басыкка, отложил горячую трубку и по обычаю подступил к Назарке с расспросами. Интересовало его многое — от мировых проблем до стоимости коровы или воза сена на городском рынке. Добрый гость должен полностью удовлетворить любознательность хозяев. Назарка обстоятельно, пространно отвечал на вопросы. Особенно подробно он говорил о Советской власти, о распределении земли и сенокосов.
Ужин между тем поспел. Старушка Хоборос выставила перед Назаркой все имевшиеся у нее в запасе яства. Она была довольна пришельцем. На столе появилось непроваренное, с кровинкой, конское мясо. В ухе, заправленной молоком, плавали икряные караси. Хоборос наломала свежей ячменной лепешки, вывалила на оловянную тарелку зайчатину. Хозяин поточил на брусочке нож гостя и свой, предоставил Назарке право первым выбрать себе кусок по вкусу.