Назарка растерянно попятился. Он переводил недоуменный взгляд с отца на тойона и не знал, что ответить. Лицо его стало серьезно. Он не смел даже притронуться к подаркам.
— Бери. Твое это!
Павел нетерпеливо тряхнул узлом, в котором что-то волнующе-загадочно звякнуло. Назарка посмотрел на глупо улыбающегося отца, потом робко, неуверенно потянул руку, на мгновение в нерешительности задержал ее и опять вопрошающе оглянулся на отца. На губах Степана блуждала бессмысленная улыбка. Он ничего не мог понять.
— Бери, бери! — поторопил Павел. — Тридцать второй калибр. И пулей и дробью стрелять можно.
Назарка кончиками пальцев прикоснулся к ружью. Он все еще не верил, что тойон сдержал свое обещание. Он не озирался больше ни на отца, ни на Павла. Перед его загоревшимися глазами было настоящее ружье, маленькое, новое, от которого еще пахло заводской смазкой. То, о чем он столько мечтал, свершилось!
Отец, видимо, не сразу понял, что происходит, а когда сообразил, низко кланяясь, забормотал слова благодарности. Павел стоял спокойно, чуть покачивая головой. В уголках губ его промелькнула улыбка.
— Спасибо! — дрогнувшим голосом прошептал Назарка.
Он взял дорогие для бедняка подарки так бережно, точно они были хрупкие, как льдистые кристаллики инея. Крепко прижал их к груди и медленно ставшими вдруг непослушными ногами зашагал к юрте. Казалось, Павел вот-вот окликнет его и заберет назад все это богатство.
Однако в сердце Назарки почему-то не было той радости, какая бывает, когда в руки счастливого попадет наконец давно желанная вещь. Подойдя к двери, Назарка оглянулся. Павел смотрел на него. Подростку показалось, что в глазах тойона затаилась усмешка. Назарка проглотил горький комок, внезапно подступивший к горлу при виде склоненного перед Павлом отца.
— Назарка! — крикнул вдогонку Степан. — Скажи матери, пусть готовится встретить гостя. Дорогой гость у нас! Первый раз войдет в нашу юрту!
Павел остановил его движением руки:
— Дай докончу. А это тебе, друг!
Слово «друг» поразило и ошеломило Степана больше, чем внезапная щедрость Павла к сыну. Разве можно было предполагать, что Павел — большой тойон — назовет своим другом хамначита. Прежние господа ничего подобного не допускали.
Павел подал Степану две туго набитые переметные сумы и бутылку спирта. Дрожащими руками тот взял бутылку и бережно спрятал на груди. Пятясь задом к юрте, Степан начал отвешивать поясные поклоны тойону, который ни с того ни с сего сделал его чуть ли не богачом. Сумы остались возле саней, потому что нести Степану их оказалось не под силу.
«Совсем хороший человек Павел. Люди о нем напрасно плохое говорили. Может, корову отдаст...» — с надеждой подумал он, все еще не веря вдруг привалившему счастью.
Пригнувшись, чтобы не задеть головой притолоку, Павел сквозь узкую дверь боком протиснулся в юрту. Какой сплюснутой, жалкой была она в сравнении с новым просторным домом тойона! Павел прошел к камельку, потянул носом спертый воздух и чихнул.
Едва Павел скрылся в юрте, старик вернулся к сумам. Тихонько посмеиваясь и восклицая, волоком потащил их к двери. Назарка смотрел на все происходящее широко раскрытыми глазами. Мысли его потеряли всякую связь.
— Назарка, помоги! — окликнул сына отец.
Убогая юрта наполнилась суетней, хлопотами. Ярко запылал камелек, забулькали пододвинутые поближе к огню чугуны. Павел сидел на ороне, прикрыв нос ладонью. Девочки с любопытством таращились на незнакомого важного человека. Назарка с отцом внесли сумы, принялись разбирать. В них оказались охотничьи припасы, несколько плиток чаю, твердого как камень, сахар, мука, кусок дешевенькой мануфактуры. Затем Назарка открыл свой узелок и вынул из него порох, пистоны, кулек дроби и длинный нож с желобком посредине и рукояткой из березового корня. Попробовал его на ноготь — острый! Хороший нож — гордость каждого якута.
Беспрерывно кланяясь, Степан попросил Павла к столу, усадил его на самое почетное место под иконой. Марина поставила перед тойоном нарубленный мелкими кусками хаях[23], свежую ячменную лепешку. Запах уварившегося мяса приятно щекотал ноздри. При виде этих яств Назарка невольно сглотнул слюну. Не часто появлялось на столе такое обилие кушаний.
Степан откупорил бутылку, со свистом втянул ноздрями крепкий аромат спирта.
— Выпьем за нашего доброго молодого тойона! — торжественно провозгласил он. — Пусть на лугах его всегда растут обильные травы и скот плодится во множестве!