Отрядники начали набиваться в юрту. Камелек еще тлел. Кто-то разгреб угли, наставил на них смолье. К огню протянулись озябшие руки. Подкинули в очаг новую порцию дров, отсветы пламени весело запрыгали по задымленным стенам.
— Ча-а! — сладостно причмокивали якуты, поворачиваясь к огню то одним, то другим боком.
Вошел командир и объявил:
— Ночевать здесь будем.
Все торопливо принялись стаскивать с себя мокрую одежду. Забрякали составляемые по углам ружья. Патронташи, как гроздья алданского винограда — охты, повисли на гвоздях. Перед камельком покачивались развешанные шапки, рукавицы. От одежды повалил пар. Гомон в юрте нарастал. Отрядники говорили, не слушая друг друга. И лишь об убитых ни слова, точно вспоминать о них было запрещено.
Тем временем подъехали подводы. Обозники принялись вынимать из них сумы с продуктами. В юрте на разостланной коровьей шкуре горкой возвышались лепешки, масло, хаях. Тут же лежали стёгна жирного конского мяса. По знаку Павла Хабырыыс, ухая и покрякивая, начал разрубать их на куски. Над огнем зашипело несколько огромных медных котлов и чайников. Под присмотром Павла Семен внес большую оплетенную бутыль со спиртом. Отрядники заулыбались и одобрительно закивали головами.
— Испиирь — самый сёп. А то шибко холодно!
Вскоре белоповстанцы расселись прямо на грязном земляном полу и, вооружившись ножами, нетерпеливо поглядывали на булькающие котлы.
Степан, гордый поручением, разливал по кружкам спирт. Он старался, чтобы всем досталось поровну, но Павел расщедрился:
— За нашу первую победу лей кому сколько влезет!
Разговоры смолкли. Все с жадностью набросились на еду.
Командир и помощник устроились в переднем углу, за шатким скрипучим столом. Оба были не так пьяны, хотя выпили уже изрядно. Перед ними по обеим сторонам бутылки лежало оружие. Вокруг в беспорядке навалена пища.
Станов с отвращением глотал полусырое конское мясо, но отказаться не решался. Глаза Павла округлились, белки их обметала кровяная сетка. Лицо поручика выражало скуку и равнодушие.
— Давай еще выпьем, командир, за твою победу! — усмехнувшись, предложил он и наполнил кружки.
Закинув голову, Станов первым опрокинул в себя спирт, ухнул и тыльной стороной руки вытер губы.
— Да! — произнес он задумчиво. — Последняя утеха в жизни. Больше ничего не осталось.
— С пленниками что делать будем? — нетерпеливо спросил Павел.
— Отправить на тот свет с какой-нибудь выдумкой! — пьяно хохотнул поручик. — Не приходилось разве?..
— Ладно, мы устроим! — Павел привстал, уязвленный словами помощника. — Приведите пленных, раненого тоже тащите сюда.
Он еще налил в стакан спирту, выпил, но закусывать не стал. Несколько солдат взяли ружья и вышли пошатываясь. Они позабыли закрыть за собой дверь, и в юрту хлынул мороз, растекаясь над полом плотным клубящимся облаком. Никто этого не замечал, хотя все смотрели на дверь.
Через минуту послышался нарастающий скрип снега, ругань. Отрядники втолкнули в юрту пятерых пленных. Между ними был шестой, раненый. Он не мог стоять, и товарищи поддерживали его под руки. Красноармейцев встретило гробовое молчание.
Трезвые караульные бросились к бутыли, принялись жадно пить обжигающую горло жидкость.
— Вот эти... наших! — крикнул Павел.
И точно электрический разряд подбросил повстанцев. К пленным потянулись кулаки с зажатыми в них ножами.
— Не трогать! — рявкнул Павел, машинально хватая наган.
Около пленных образовалось небольшое свободное пространство. Непокорных оттащили, расшвыряли по углам. Один упал в камелек на раскаленные угли и с воем выскочил на улицу. Рубашка на нем тлела.
— Подойди сюда! — слащаво, ласковым голосом подозвал Павел красноармейца, который стоял ближе остальных к столу.
Пленный подошел, в упор глянул на сидящих.
— Может, выпьешь? — Станов услужливо приподнял бутылку, прищурил глаз и щелкнул языком.
— Спасибо, не привык!
— О! — вскинул брови Павел и с издевкой попросил: — А ты выпей, веселей будет!
Красноармеец промолчал.
— Не желаешь, не надо, — продолжал командир с улыбкой. — Нам больше останется. Русские говорят, будто сытого гостя проще потчевать. Так ведь?
Пленный держался спокойно, и лишь мраморная, неподвластная воле бледность растекалась по лицу. Ему, видимо, очень хотелось пить, потому что он непроизвольно сделал глотательное движение и кончиком языка провел по губам. Спокойствие красноармейца начало раздражать Павла. Он взял наган, расчетливо медленно взвел курок и, прищурившись, прицелился в лоб пленного. Палец его вздрагивал на спуске. Красноармеец не шелохнулся. Лишь глаза неестественно расширились, сошлись к переносице, уставившись на маленькое черное отверстие, готовое извергнуть смерть.