— Братцы! — забормотал Сыч. — Дома гроши забыл. Думал, с собой, а они во френче. Сейчас сбегаю, принесу.
— Рассчитывайся!
— Понимаешь, оставил! — объяснял Васька, боясь встретиться с Дацаном взглядом. — Я мигом обернусь. Тут недалече. Если не веришь, со мной кого-нибудь отправь. Честное слово!
— Расчет! — понижая голос, повторил Дацан. — С банка брал, не оправдывался...
— Сейчас будет!
Васька вскочил, перенес левую ногу через скамью. Но Дацан опередил его. Сдвинув стол, он прыжком очутился на середине комнатки и выдернул из-за голенища кинжал. Свет лампы, отразившись, сверкнул на отполированном с загнутым кончиком клинке. У Васьки зарябило в глазах. Редкие оспины на лице его стали будто наклеенные. Он стоял точно парализованный и всхлипывающе всасывал носом воздух.
— На хапок хотел взять, капитанская подстилка! — наседал на Сыча Дацан при одобрительном безмолвии остальных.
Дверь неожиданно распахнулась, и в дом вошел Павел Цыпунов. Он окинул взглядом взбудораженных мужиков, заметил разбросанные на столе карты, бледное, исказившееся лицо Сыча, кинжал в кулаке Дацана и сразу сообразил, из-за чего заварилась катавасия.
— Сколько? — без обиняков спросил Павел и загородил собой Сыча, которого колотило, как в приступе лихорадки.
— Двести семьдесят, — нехотя ответил Дацан и попросил: — Не мешался бы ты в наши дела, начальник...
Но Цыпунов молча запустил руку в боковой карман, вытянул пачку керенок, отсчитал нужное количество и протянул Дацану.
— Порядок?
Дацан хмуро кивнул. Цыпунов опустил ладонь на подпрыгивающее Васькино плечо и повел его к выходу. Сыч механически переставлял негнущиеся ноги.
— Да, — у порога вспомнил Павел и повернулся к Дацану, — быстро на пароход!.. Ищи вас!
— Есть, начальник!
— Должником моим будешь! — заметил Цыпунов на улице.
— Павел Иванович, да я, — Васька захлебнулся в приливе преданности этому человеку, — по гроб жизни... Любую вашу просьбу. Только прикажите...
— От меня золотом не отделаешься! — внушительно произнес Павел и посоветовал: — Брось карты, Вася! Занимайся лучше девками — безопаснее!
Павел проспал до полудня. Проснувшись, с неудовольствием вспомнил проделанную позапрошлой ночью «работу»,
— Упустили! А может, не проехал еще? Дам команду: пусть продолжают следить за дорогами!.. Все же одним меньше, и то ладно. Не напрасно мерзли! — пробурчал он, потягиваясь и зевая. — А на Ваську можно положиться!
Спать больше не хотелось. Вставать — тоже лень. Под одеялом из песцовых лапок лежать было приятно.
«Жениться, что ли?» — размышлял он, апатично разглядывая убранство чистого дома. На полу чуть ли не в полкомнаты была раскинута шкура медведя с седым загривком. На разлапистых рогах лося висели дорогие охотничьи ружья. Вход сюда рядовым отрядникам был запрещен: грязи от них много...
Февраль — месяц, когда солнце начинает пригревать у коров бока. Старая это примета. Якуты сидели во дворе, пристроившись вдоль завалинки юрты. С ледяных окон свешивались сосульки. Покуривая трубки, повстанцы вели неторопливый разговор. Вспоминали о доме, об охоте. Степан увлеченно рассказывал, как он несколько лет назад гонял по насту сохатого и убил его в нескольких шагах от себя, измотав длительным преследованием.
— Совсем зверь идти не может, — привстав на коленках, говорил он. — Ноги до костей о наст изрезал. В каждом следу крови полно. Три шага пройдет — остановится. Увидит меня, опять маленько побежит. А сам, как человек вроде, стонет...
Отрядники слушали внимательно, с интересом и вставляли в его повествование свои замечания. К юртам на маленькой лохматой лошаденке галопом подскакал вестовой артомоновского отряда Васька Сыч. Обтянутый ремнями поверх кожаной тужурки, с маузером в деревянной кобуре на боку, в огромной мохнатой папахе, лихо заломленной назад, он осадил коня возле бездельничающих отрядников и гаркнул:
— Где командир?!
Ему указали на дом. Сыч соскочил с седла, кинул поводья первому попавшемуся и, придерживая рукой маузер, затрусил к крыльцу. По его озабоченному лицу со вздернутым носом нетрудно было определить, что он привез какое-то чрезвычайно важное известие. Сидящие встревоженно переглянулись.
— Не к добру! — промолвил Степан. — Опять, однако, война будет! Этот всегда худую весть привозит!
Через несколько минут из дома выскочил полуодетый командир. Впопыхах он наступил ногой на распущенную вязку левого торбаса и ткнулся лицом в снег. Проворно вскочив, Павел заорал: