— Мне обязательно нужно добраться до Павла!.. Обязательно нужно! — бормотал он.
Губы одубели, потеряли чувствительность, и слова получались невнятными. Окоченевшие пальцы не отходили даже в карманах. Развязалась оборка у торбаса, но затянуть ее Макар Иванович не смог.
— Мне обязательно нужно добраться до Павла! — точно в бреду, повторял он.
Дней десять назад Болдырев сообщил белоповстанцам, что город почти беззащитен и взять его не представляет особого труда. Сейчас белые стягивают силы и готовятся к штурму. Но вчера ночью в город неожиданно вступили красные войска. У них тридцать пулеметов, шесть орудий. Болдырев пересчитывал их неоднократно. Павлу и другим отрядам надо срочно уйти в тайгу, сберечь свои силы. Однако отчаиваться нечего. От Марии Игнатьевны пришло сообщение, что в Аяне скоро высадятся белогвардейские войска. Они ускоренным маршем двинутся на Якутск. Их вооружили и снарядили те, кому служил Болдырев. Если он опоздает и красные разобьют разрозненные силы белых, головы не сносить. Макар Иванович прерывисто вздохнул и облизнул потерявшие чувствительность губы.
«А ведь спичек у меня нет!» — вспомнил Макар Иванович, и впервые ему пришла мысль, что он может замерзнуть. Но Болдырев отнесся к этому равнодушно. «Говорили, что раньше огонь добывали, потирая палку о палку. И я так же сделаю. Ничего мудреного нет».
Ноги на ходу подсекались. Макар Иванович разглядел на мыску навороченный в беспорядке плавник и машинально направился к нему.
«Разожгу огонь! — наметил он. — Никто не увидит».
Болдырев наломал большую кучу сушняка, потом выбрал две палки потолще. Одну уткнул концом в колодину, на другой конец навалился грудью и начал ожесточенно тереть палку о палку. По телу разливалось тепло. Затем стало жарко. От сухих листвяшек запахло разогретой смолой. И этот терпкий запах приятно щекотал ноздри. Болдыреву показалось даже, что тоненькой струйкой потянул дымок. Он жадно понюхал и с удвоенной силой принялся за работу.
Сколько он ни старался, огня не было. Однако Болдырев не отступал. Хоть бы мигнула случайная искорка, чтобы поддержать гаснущую надежду. Он на мгновение распрямил спину, глянул вверх. На небе широкой занавесью разворачивалось северное сияние. Оно было высоко — холодное, недоступное пламя. Впервые в жизни Болдырев пожалел, что презирал охотников. Они-то знают, как раздобыть огонь без спичек.
Наконец Макар Иванович, совершенно обессиленный, отшвырнул палки, скорчившись, опустился на снег и беззвучно заплакал. Случайно схватившись за ухо, он с ужасом определил, что оно твердое. Щеки, лоб, нос давно у него потеряли чувствительность. Капельки пота натеками застыли на твердой коже. Не помня себя от страха, Макар Иванович вскочил и закричал:
— Помогите!
Но крик получился слабый, беспомощный. «Замерзну! Надо бежать обратно к юрте!» — решил он и рысью припустил вниз по речке. Пусть поймают его красные. Он ехал к якутам менять кое-какие товары на продукты. Все прекрасно знают, что в городе ничего не достанешь... Кто может доказать, что он ехал к Павлу? Никто. Чего же бояться?.. А оружие на заимке? Непойманный — не вор.
Он бежал, напрягая все силы. Длинные — ниже колен — руки болтались, как плети. Испугавшись, что миновал место, где свалился с обрыва, Болдырев придержал шаг. Но отпечатки следов тянулись дальше.
Силы подходили к концу. Болдырев часто спотыкался, падал, кое-как поднявшись, брел дальше. Иногда все происходящее казалось кошмарным сном, и он тупо, затравленно озирался. Неудержимо тянуло где-нибудь присесть. Обмороженное лицо его напоминало восковую маску. Отвердевшие мускулы не шевелились. Вскоре Болдырев заметил раскидистую, склонившуюся к речке ель и забрался под нее. Лохматые ветки, образуя шатер, касались земли. Снегу под деревом почти не было. Мягко шуршала опавшая хвоя.
«Посижу маленько, — рассудил он. — Минут десять, не больше. Потом пойду. Только бы со следа не сбиться. Потихоньку доберусь... Светало бы скорее. Может, стог сена где повстречается или якут на быке».
Пропитанная потом и снегом одежда смерзлась и при каждом движении с хрустом ломалась в изгибах. Болдырев оперся о ель, насколько было возможно, вобрал голову в воротник тужурки, подтянул колени к подбородку и закрыл глаза. Вскоре он начал мерзнуть. Тело как будто медленно, но неумолимо стягивали цепями. Каждый мускул был напряжен до боли. Однако Болдырев не шевелился. Он лишь раздвинул колени, спрятал в них лицо, и почудилось, будто стало немного теплее. Ему представилось, что он сидит в юрте у жарко натопленного камелька. По углям скачут синие огоньки. Аппетитно пахнет уварившимся мясом... Когда долго пробудешь на морозе, а потом попадешь в тепло, всегда бросает в дрожь. Но это скоро проходит.