Возвратившись в отряд, Павел немедленно приступил к выполнению своего намерения. Не раздеваясь, он велел позвать лазутчика-тунгуса. Тот несмело вошел, остановился у порога. Неподвижное лицо его с глубокими морщинами и запавшими щеками казалось грубо высеченным из гранита.
— Собирайся! — не глядя на него, сказал Павел. — Дело тебе есть...
А утром Павел повел отряд к городу. На пути их дожидался штабс-капитан Артамонов со своими головорезами, о которых население говорило с ужасом и только шепотом.
Ехали очень осторожно. Высланная далеко вперед разведка обшаривала придорожную тайгу. Отрядники разместились так, чтобы по первому сигналу тревоги можно было легко соскочить с седел. Оружие держали наготове.
Павел со Становым ехали в кошевке последними. Между ними шел разговор о пустяках. От Павла попахивало спиртом. Оба за последнее время старались не затрагивать волнующие их вопросы. Поручик вообще теперь держался подальше от командира. Его страшил угрюмый вид повстанцев. Того и жди, в спину получишь пулю. Предчувствие чего-то недоброго, рокового не покидало его.
Станов дал себе зарок при первой возможности уйти из отряда.
За последнее время Павел особенно обозлился, стал подозрительным, кругом видел врагов. Ночами командир осторожно подкрадывался к юртам, где спали отрядники, высверливал в льдине отверстие и подслушивал разговоры. С внутренней дрожью, холодящей спину, он ожидал, что вот-вот раздадутся слова: «Убить Павла надо!..»
— Что-то Макар Иванович воды в рот набрал! — заметил Станов. — Связного бы к нему послать, обстановку уточнить.
Голос его как будто разбудил командира. Непонимающим, отрешенным взглядом он окинул тайгу, растянувшихся цепочкой всадников, своего соседа поручика. Прерывисто вздохнул.
Все происходящее показалось ему страшным, кошмарным сном.
Глава тринадцатая
Васька Сыч чувствовал себя превосходно. На нем кожаная тужурка, а под ней для тепла меховой жилет. На поясе давнишняя мечта — маузер. Павел, видать, хороший человек, не жадный. Кабы не он... И Васька с дрожью вспомнил нацеленный ему в грудь кинжал Дацана. В карты он больше не играл. Карманы артомоновского адъютанта приятно оттягивало золотишко. Тут были и потертые царские десятирублевки, и кольца, и браслеты, и даже портсигар с монограммой. Как все это попало к нему в объемистые карманы, знал только Васька. В потаенном местечке он припрятал мешок пушнины, которая, как известно, очень ценится в Харбине. А дорога у него из Якутии одна — за границу. В Россию пути заказаны. Кому охота за решетку? Ваське рассказывали, что в Харбине жизнь — лучше и желать нечего. Достать можно все, чего душа захочет, развлечения — какие угодно, были бы деньги. А денег Васька раздобыл.
Чего бога гневить, он устроился совсем неплохо. Он личный адъютант у Артомонова, командира крупного отряда. Здесь Васька не нуль. Ему, как положено, отдают честь, называют по имени и отчеству. Сыч — это за глаза кличут. Прозвал его так какой-то дурак, которого, наверное, давно убили. Да и правда, Васька любил лазить по темным закоулкам и выискивал там кое-что. Якуты — народ простой, хитро прятать свое добро не умеют. Засунет соболя или лисицу под балку в амбаре и думает, что никто их не найдет.
«Ничего, — размышлял Сыч, равномерно покачиваясь в седле, — много ли мне надо? Я не особенно старый, только двадцать пять стукнуло. Живу пока дай бог каждому, а дальше еще лучше пойдет. Главное — не теряться. Там в Харбин смоюсь. Эх!»
В предвкушении будущих удовольствий Васька крякнул, пришпорил кожаными пятками починенных валенок низкорослую лошадку, догоняя Артомонова. Штабс-капитан ехал далеко впереди, сразу за разведкой. Заломленная назад смушковая папаха мелькала из-за кустарников.
— Господин штабс-капитан, скоро на реку выедем?— почтительно обратился Сыч к командиру, худощавому человеку, с полукруглым шрамом над левой бровью.
Артомонов недовольно покосился на адъютанта и ничего не ответил. Он был не в духе: ему последнее время дьявольски не везло. «Дернуло же меня залезть в этакую глухомань! — ругал себя Артомонов. — Не сообразил поближе быть. Кому лакомство, а мне объедки... Теперь поздно каяться. Цыпунов и тот удачливей. Имел несколько боев и все выиграл. У него совсем мало русских, больше якуты. Какие они вояки! Дерьмо! Нет, просто не повезло. У меня почти все русские, сорвиголовы, а поди ж ты как обернулось. Мои больше по юртам шныряют, барахло целыми возами за собой прут. Вот и допрыгались...»