И опять продолжал читать.
«Сейчас я пишу тебе, а Сима сидит у стола, обметывает каймы платочка. Ей немножко завидно, что мы переписываемся. У нее нет никого. «Да-а, — с грустью говорит она, — как было хорошо до — войны! Оденешь, что захочешь, пойдешь, куда вздумаешь, полюбишь, кто понравится. А теперь все по-своему перевернула война».
Ей не везет. Дружила с одним лейтенантом. Потом его перевели в другое место. Она ждала, что напишет, но он до сих пор молчит.
«Все они сейчас такие. Клянутся, что любят, а как с глаз долой, так из сердца вон. Вот и твой Толя перестал писать. Может, тоже такой».
Я отругала ее. Зачем так говорить о человеке, которого не знаешь! А на душе у меня неспокойно: вдруг ты действительно разлюбил. Извини, что такие мысли лезут мне в голову. И верю, что ты не «такой». Напиши обо всем. Жду с нетерпением».
Глава восемнадцатая
Хотя Померанцев и говорил, что по-настоящему возьмется за работу, но в действительности большого рвения к ней не проявлял: старался окончить занятия и уйти к себе в землянку.
Приняв свой старый взвод, он в первые же дни столкнулся с Шумиловым. Началось с того, что лейтенант стал отчитывать бойцов за медленное построение.
— Разболтались! Теперь я возьмусь за вас! Шумилов не удержался от реплики:
— Давно уже беретесь, только взяться не можете! У Померанцева от злости передернулись усики.
— Разгильдяй! За пререкание — три наряда вне очереди! Вавилов с Даниловым тоже недолюбливали Померанцева, Как-то они встали в строй со слабо затянутыми ремнями. Командир взвода высмеял их.
— Пряжки-то на боку. Эх вы, рязанцы кособрюхие! Не зря, говорят, мешком солнышко ловили, блинами стены конопатили.
Не нравились бойцам и занятия, которые проводил Померанцев. Готовился он наспех, абы с рук сошло. Нередко оставлял за себя сержантов, а сам уходил домой.
— Снова изучаем СВТ, — смеялись солдаты.
Вскоре это дошло до Арышева. Анатолий решил проверить, так ли это. Придя однажды на занятия, он не застал Померанцева. Вместо тактической подготовки бойцы рассказывали анекдоты.
Неудобно было Арышеву выслушивать шуточки, отпускаемые в адрес офицера. Даже пришлось кое в чем защищать его. Но в душе Анатолий ругал Ивана. Прав был Миронов. Человек обленился, не хочет честно работать. Думает, что ему все с рук сойдет.
После занятий Арышев пригласил Померанцева в канцелярию, Иван зашел и, опускаясь на стул, начал рассказывать анекдот.
— Солдат пишет матери: «Получил два наряда». А та не поняла, отвечает: «Куда тебе, сынок, два. Вышли нам один».
— Перестань! — строго оборвал его Арышев. — Чем у тебя взвод сегодня занимался?
— Согласно расписанию, тактической подготовкой, — ничего не подозревая, ответил Иван.
— Это точно?
Померанцев сделал удивленную гримасу.
— Почему такое недоверие? Я могу обидеться.
— А ты был на занятиях?
В глазах Арышева Померанцев заметил недобрую усмешку. И вмиг понял — проверял.
— Ну что ты меня испытываешь? Не был я сегодня на занятиях. Сержанту поручал.
— А кто разрешил? — щеки Анатолия налились краской. Голос стал холодным. — Удивляюсь, как можно бездельничать! Время-то какое — в любую минуту могут скомандовать: «В бой!» А ты еще и солдат своих как следует не знаешь.
Иван морщился, как от зубной боли.
— Не понимаю, стоит ли из-за каких-то пустяков портить дружбу. Это еще больше возмутило Арышева.
— Мы говорим не о пустяках, а о твоих недостатках в работе. Сколько раз ты уходил с занятий, оставлял взвод?
— Не считал, — раздраженно буркнул Померанцев и отвернулся. Ему неприятно было слушать нравоучения от человека, который еще вчера стоял ниже его по должности, а теперь отчитывает его, как мальчишку.
— Значит, не считаешь себя виноватым и так будешь делать впредь. Правильно я понял?
Померанцев не отвечал. Лицо его словно окаменело, только усики беспокойно шевелились.
— Что молчишь?
Померанцев окинул Арышева неприязненным взглядом.
— У тебя все? — спросил он, вставая. Арышев вспыхнул.
— Нет, не все. За срыв тактических занятий объявляю выговор.
— Спасибо, землячок! — ехидно поклонился Померанцев и вышел. В сердце его кипела злоба. «Подумаешь, честняга! Мораль читает. А то я без него не знаю, как надо работать».
Вернувшись в землянку, он выпил. Когда с работы пришла Евгения, Иван уже основательно захмелел.
— Ой, ну почему меня не дождался? — обиделась она.
— Жизнь, Шурочка, заставила. — Он встал со стула. Заложив руки в карманы, прошелся по землянке.
— Опять какая-нибудь неприятность?
— Да этот кретин, Арышев, начал свою власть показывать. Выговор влепил за то, что я рано ухожу с работы. А что, я должен ночевать в казарме? Ему не хрена делать дома, а у меня жена.
Евгения слушала, собирая на стол, и радовалась его служебным неудачам. Кажется, он зашел в тупик. Теперь его можно затянуть в свои сети.
— Вообще-то, Ванечка, дела у тебя незавидные.
— Ты думаешь, что я больше не поднимусь?
— Трудно будет. Арышев скрутит тебя в бараний рог.
— Это мы еще посмотрим, кто кого скрутит! — Померанцев сел за стол, набулькал в стакан ей и себе, разбавил водой. — Давай выпьем по одной, на том свете нет такой.
Они чокнулись и выпили. Иван было взял гитару, но, потренькав, отложил.
— Иди ко мне, Шурочка.
Она холодно смотрела на него, казалась далекой, недосягаемой. Глубокий вырез цветного халата открывал ее высокую грудь. Он обнял ее.
Евгения не упиралась: сегодня ей нужно было ублажать его прихоти. Сегодня она должна открыться. Он посадил ее на колени, обнял.
— Только ты можешь понять и посочувствовать мне. А остальные все — гады! Как я ненавижу их! Когда-нибудь я им…
Ей надоело слушать. Она встала и прошлась по землянке.
— Ваня, ты устал. Ложись спать.
Евгения быстро приготовила постель. Иван разделся и лег.
«С чего же начать? — раздумывала она. — А может, отложить? Вдруг он заартачится? Но другого такого случая может не быть. Сегодня он, как никогда, ожесточен и ждет сочувствия, поддержки, совета».
— Ты чего не ложишься?
— Сейчас, Ванечка…
Евгения разделась, погасила свет и, перекрестившись, нырнула под одеяло.
— Радость ты моя! Только с тобой я забываю обо всем. — Он обнял ее.
— Постой, Ваня. Я хочу поговорить с тобой.
— Потом поговорим.
— Нет, сейчас.
Он ослабил руки, повернулся на спину.
— Я много думала о твоей службе и сегодня поняла: теперь тебе не дадут ходу. Ты человек не мира сего. У тебя другие интересы в жизни. А простора тебе нет. Ты зачахнешь на своем взводе.