— Что вижу во сне? Ну вот вчера, например, летал. Кажется, так легко и свободно машешь руками и летишь, летишь над городом.
— Растешь, Толенька, к верху тянешься. А я вижу во сне институт, подруг. Как прежде, хожу на лекции, сдаю экзамены. Ты не раздумал стать учителем?
— Конечно, нет. Работа с людьми, а тем более с малышами, мне нравится. Представляю, как после института поедем в район!..
— Какой ты у меня фантазер!
— А ты не знала? Узнаешь еще, только бы с самураями разделаться и тогда — мир, братья-славяне, по домам!
Ему стало душно. Он расстегнул ворот кителя, распахнул шинель.
— Зачем? Простынешь.
— Жарко. — И начал расстегивать крючок на ее шинели. Но она отвела его руку.
— Не надо, Толя. Мы же ничего не можем себе позволить. Дождемся конца войны, правда?
— Ты всегда такая строгая? — Анатолий было рассердился на нее. Но разве она виновата? Война наложила на все свои запреты, поставила людей в такие условия, в которых возможное стало невозможным.
— Не горюй, милый, — она поцеловала его в щеку. — Побеждает тот, кто умеет ждать. Помни это всегда.
…Лейтенант закрыл книгу, взглянул в окно. Широко расстилалась степь, уже виденная им много раз. Но всякий раз он находил в ней что-то особенное, присущее времени года. В этот солнечный мартовский день степь была покрыта тонкой корочкой ноздреватого льда, который днем подтаивал, а ночью застывал. И от этого степь казалась студено-синей, а вершины сопок уже пестрели темными проталинами. Кончились бураны, яснели дали. Близилась весна.
Слева впереди вырисовывался силуэт пятиглавой горы. Поезд катился под уклон. Следующая станция — конечная.
Арышев положил книгу в чемодан, одел шинель. «Что нового в полку? Илья Васильевич, видно, заждался. А Померанцев все на заставе, ждет, когда выйдет из госпиталя Женя. Кто же все-таки ее ранил?»
На перроне стояло несколько военных из комендантского надзора. Но из своей роты Арышев никого не встретил. До полка пришлось добираться на попутных подводах. Первым делом он заглянул в штаб, к Воронкову. Того на месте не оказалось. Как сообщили писари, теперь он не лейтенант, а старший лейтенант и не помнач-штаба, а начальник штаба.
«Что же со Смирновым? — удивился Анатолий. — Неужели проштрафился?»
В кабинете начальника штаба сидел за столом Воронков, что-то писал. Анатолий начал докладывать, но тот вышел из-за стола и заключил его в свои могучие объятия.
— С повышением, Александр Иванович!
— А тебя — с успехами на соревнованиях! — Успехи не мои, коллективные.
— А Старков с Шумиловым? Не скромничай, я же читал газету.
Они сели: Воронков — на свое место, Арышев — у стола. Анатолий достал пачку «Беломора», угостил товарища. Выпустив изо рта дымок, Воронков прищурил глаза, задумался.
— А у нас ведь в полку ЧП. Не слышал еще?
— Нет, а что случилось?
— Ужасное, невероятное… Жена Померанцева оказалась шпионкой.
— Да вы что?
— Арестовали ее. А Иван, как узнал об этом, так в ту же ночь бежал с заставы в Маньчжурию.
Анатолий приложил ладонь к щеке и застонал, как от зубной боли:
— Мерза-а-вец! Предать Родину — в голове не укладывается.
— Нас тут за него основательно потрясли: начальника штаба отстранили от должности, командиру полка — строгий выговор. Словом, всем досталось и еще достанется.
— Сколько времени скрывал человек от людей свою черную душу и вот раскрыл, — негодовал Анатолий. — Лучше бы пулю пустил себе в башку, подлец!
— А он, чтобы спасти свою шкуру, пустил пулю в Примочкина, который сопровождал его при проверке постов.
Арышеву жалко было солдата. Какой сложный путь прошел он, чтобы понять свои ошибки, и вот нет его.
— Да-а, грустно и гнусно. — Воронков загасил папиросу, за чем-то полез в стол. — Илья Васильевич тут без тебя замотался. Но сейчас он не один. Три дня назад я направил к нему в роту двух младших лейтенантов.
— Спасибо, Александр Иванович… Пойду в казарму. Шибко соскучился по людям. — Арышев встал, взял чемодан.
— Что-нибудь купил? — спросил Воронков.
— Несколько книг для Дорохова.
— Вот будет рад! У него же скоро целая библиотека соберется.
— Конечно, почти весь батальон читает.
Арышев вышел из штаба. В пади было тихо. Пригревало яркое солнце. Но радостное настроение Анатолия омрачило предательство Померанцева. «Где он сейчас? Неужели не кается? Ничего, земляк, мы еще с тобой встретимся. От расплаты тебе не уйти».
Часть вторая Расплата
Глава первая
Как ни рисуют в своем воображении прелести капиталистического мира, как ни обольщаются ими жаждущие вкусить райскую жизнь, а когда окажутся в ней, то все выходит не так, как им представлялось, все иначе.
Когда-то на заставе Померанцев думал, что его с радостью примут за рубежом, легко поверят тому, что он расскажет о себе. И для него наступит необыкновенная жизнь.
В действительности получилось другое.
Когда Ивана привели с границы в особняк Ногучи, то сразу же содрали полушубок, валенки и надели наручники. В подвальном помещении около низенького стола он увидел человека с худым восковым лицом, в желто-зеленом мундире. Положив ладони на эфес сабли, Ногучи надменно посматривал из-под очков прищуренными глазами. По сторонам его с холодными лицами стояли младшие по службе.
Иван боялся поднять глаза. Руки его сжимали наручники, а тело пронизывала дрожь: что теперь будет с ним?
— Расскажите, кто вы есть, зачем пожаловали? — тихим голосом заговорил Ногучи по-русски.
Померанцев вскинул голову, услыхав родную речь.
— Я — советский офицер, муж Евгении Пенязевой. Она предложила мне бороться «за грядущую Россию».
— Где мадам Пенязева?
— Ее арестовали, когда я был на заставе.
— Врешь, сволочь! — визгливо закричал Ногучи. — Ты есть большевик!
У Померанцева затряслись колени, задрожал голос.
— Нет, я — беспартийный. Я никогда не хотел…
— Молчать! Кто тебя сюда направил?
— Никто. Я сам пришел.
— Врешь. Говори правду! — Ногучи махнул рукой. На спину Померанцева обрушилась бамбуковая палка, расщепленная на части и связанная на концах. Палка хлестала по плечам, по голове. Иван упал на колени, просил пощады, клялся служить Японии чем только может. Но Ногучи что-то кричал по-своему, и удары не прекращались…
Очнулся Померанцев в камере, на холодном цементном полу. Ныли избитые голова, руки. Хотелось пить… Нет, не думал он, что его встретят так. Разве его вина, что Евгения осталась там? Но попробуй им докажи. Как звери набросились, готовы растерзать. Неужели до смерти забьют? Если бы знал, что будет такое, он бы пустил в себя пулю. А теперь все кости переломают, все жилы вытянут. Требуют говорить правду, а сами ничему не верят. Так со дня на день он ждал смерти.