Улицы становятся широкими, светлыми. Трамвай приближается к центру. Здесь все ещё спят. Лишь дворники, громко обмениваясь новостями, подметают мостовую. Гремя пустыми бидонами, проходят молочницы.
Вдали показалась сочная зелень Бастионной горки, мелькнули мутные воды городского канала. Скоро моя остановка.
Из ярко освещённого подъезда модного ночного бара, пошатываясь, выходят несколько молодых людей. Их шляпы лихо сдвинуты на затылки. Шёлковые кашне выбиваются из-под воротников дорогих пальто. Осипшими голосами они пытаются затянуть непристойную песню. Это достойные представители «золотой молодёжи» — сынки владельцев заводов и крупных ульманисовских воротил! Они тоже «трудятся» от зари до зари, спуская в кутежах бешеные деньги своих папаш, политые обильным потом рабочих рижских окраин. Теперь их «трудовая» ночь окончена, и они отправляются на отдых…
— Кинотеатр «Палладиум», — объявляет кондукторша.
Выхожу из трамвая. Вот и улица Попова. Небольшая, тихая улочка, освещённая редкими газовыми фонарями. Подходящее место для явки.
Дом номер четыре… Не буду здесь останавливаться. Пройду вперёд, затем поверну обратно.
Фонари гаснут. На востоке занимается заря, но светло ещё не стало. Как раз то время суток, которое называют «чуть свет».
Слышны шаги. Кто-то идёт. Наверное тот, кого я ожидаю. Разворачиваю журнал, чтобы прохожему был виден заголовок.
Всё ближе и ближе…
Но что это? Ведь мне навстречу идёт не кто иной как…
— Имант!.
— Отец!
— Что ты здесь делаешь?
Я вскипаю от негодования. Как он смел выслеживать меня! Ведь с минуты на минуту сюда могут придти…
Гневные слова уже готовы сорваться с моих губ, но, к счастью, вовремя замечаю, что отец удивлён не меньше меня. Он внимательно смотрит на журнал.
— Что это у тебя в руках?
— Как что? Журнал «Атпута», — отвечаю я настораживаясь. Неужели….
— Ах, негодный мальчишка, — восклицает отец, но тут же переходит на официальный тон:
— Скажи, пожалуйста, который теперь час?
— Не знаю, часы мои остановились. Но не больше семи.
— Так вот для чего тебе понадобилось разводить золотой порошок, — говорит отец сердито. — Знал бы, что это дело поручат такому молокососу, лучше бы сам написал.
— Знал бы, что придётся иметь дело с таким ворчуном, не ходил бы сюда, а просто сунул бы флаг тебе под подушку, — отвечаю в тон ему.
— Хоть сделал-то как следует? Ведь народ смотреть будет…
— Как будто неплохо получилось.
— Давай сюда…
Отец берёт у меня маленький свёрток, быстро оглядывается и кладёт в карман дождевика.
— Ты не оглядывайся, — наставительно говорю я. — Шпики могут заметить.
— Смотри, ты, а! — удивляется отец. — Яйцо курицу учит… Да я эти штуки десятками под носом у полиции проносил, когда тебя ещё и на свете не было… Вот погоди, скажу матери, чем ты занимаешься, она тебе задаст.
— Этого ты, положим, не сделаешь.
— Почему же?
— А мать знает, что ты сам?
— Хм…
Отец явно озадачен. Вдруг он начинает смеяться и легонько треплет меня по шее.
— Кто бы мог подумать, а? Вот так встреча!
Улица постепенно просыпается. Из соседнего подъезда с корзиной в руках выходит молоденькая девушка, видно, прислуга. Появляется плечистый малый в кожаном фартуке. В руках у него метла. Он громко зевает и заспанными глазами смотрит в нашу сторону.
— Нужно идти, отец!
Мы молча доходим до трамвайной остановки.
— Так вот, Имант, не моё дело мешать тебе, да и вряд ли ты меня послушаешься, — говорит отец. — Я ничего не видел, ничего не знаю и знать ничего не хочу. Только прошу тебя об одном: пощади мать и будь осторожен. Она будет очень переживать, если ты попадёшься.
— А ты не будешь?
— И я…
В глазах отца — любовь и нежность.
— Постараюсь, папа.
Лицо отца принимает обычное угрюмое выражение. Голос его опять становится ворчливым.
— Мне время идти на завод. А ты возвращайся-ка домой, да поскорее. Чего доброго, ещё в гимназию опоздаешь.
— Желаю удачи, отец!
— Ладно, ладно… Всё будет хорошо.
Сутулая фигура отца исчезает в переулке.
Вот он какой, оказывается, мой старик!
…Дома мне дверь открывает мать. По её лицу вижу, что она встревожена.
— Что случилось, мама?