Все молчат. Внимательно всматриваюсь в лица, Пётр, как всегда улыбается. Этот пойдёт на любое дело. Чем опаснее оно, тем с большей охотой.
Костя смотрит на меня, словно укоряет за вопрос. Юрис, Андрей…
Да, все они пойдут обязательно.
А вот Ирма, как она? Пожалуй, не надо её брать. Она ещё очень молода. К тому же сравнительно недавно вступила в союз.
— Ирма! Тебе придётся…
Она вся вспыхивает и обрушивается на меня:
— …Остаться дома, да? И это говоришь ты, подпольщик, комсомолец! Выходит, ты только на словах за равенство женщины с мужчиной.
— Как тебе не стыдно!
Ирма прикусывает нижнюю тубу и возмущённо отворачивается. Приходится идти на попятную.
— Ирминь, да ведь ты ведала мне договорить. Я хотел только сказать, что тебе придётся идти в одной группе со мной. Ты ничего не имеешь против?
Выражение её лица сразу меняется. На нём появляется радостная улыбка.
— Что ты! Конечно, нет!
— Значит, идут все! Что ж, прекрасно. Давайте теперь обдумаем, как лучше выполнить задание…
Приступаем к делу. Нужно распределить товарищей по группам, раздать плакаты, условиться о месте встречи.
Ровно в час ночи я стою у третьеразрядного трактира. Отсюда рукой подать до улицы, где нужно начать расклейку.
Фонарь, висящий над входом в трактир, тускло освещает часть тротуара. Надо встать поближе к свету, иначе Пётр может не узнать меня в этом необычном наряде. На голове у меня старая широкополая отцовская: шляпа, на плечи накинут мокрый дождевик. Минут тридцать назад над городом пронеслась первая весенняя гроза, и дождь ещё не прекратился. Вот и Пётр. Из-под нелепого монашеского капюшона торчит один нос. Я узнаю Петра только когда он подходит вплотную.
Дверь трактира широко распахивается, и на улицу вываливается, несколько пьяных мужчин. Пьяных ли? Есть какая-то нарочитость в их бессвязной речи, расхлябанной походке…
Я шумно приветствую Петра:
— А, здорово, дружище! Ты куда? Может, выпьем по маленькой? Широким жестом показываю на трактир. И спрашиваю одними тубами:
— Всё в порядке?
— Да… — так же беззвучно отвечает мне Пётр и громко добавляет: — Э, нет, хватит на сегодня… Если только за твой счёт…
Разговаривая в таком тоне, мы постепенно удаляемся от трактира. Осторожно оглядываюсь. Пьяная компания пошла в другую сторону.
— Ты минут на пять опоздал, — говорю Петру. — Надо быть поаккуратнее в таком деле.
— Понимаешь, еле от Серёжки ушёл. В одиннадцать сам спать лёг и его уложил. Смотрю, заснул. Начал одеваться. И, представь себе, он тоже встаёт! Спрашиваю: куда? «С тобой, — говорит, — я знаю, вы сегодня плакаты клеить будете». Стал его уговаривать. Ни в какую! Пришлось хитростью взять. Пошёл будто на кухню, а сам выскочил за дверь и на ключ её… Ну и братец же мне достался…
Но мне некогда выслушивать его жалобы.
— Где клей?
— Здесь, недалеко. Я его спрятал.
Мы подходим к концу квартала. На углу стоит урна для бумаг. Неожиданно Пётр наклоняется и начинает рыться в мусоре. Когда он выпрямляется, в его руках большая жестяная байка с клеем.
— Пошли! Ирма ждёт за углом.
Через минуту мы уже втроём. Ирма, конечно, волнуется — она ведь первый раз на практической работе, — но не подаёт и вида.
На улице как будто спокойно. Шпики сегодня, конечно, тоже не спят, но может быть дождь загнал их в подворотни и подъезды.
— Начали!
О порядке действий мы уже условились заранее. Пётр идёт впереди. Выбрав место для листовки, он внимательно осматривается и размазывает клей по стене. Мы с Ирмой идём под руку, тесно прижавшись друг к другу. Ни дать, ни взять — влюблённая пара. Плакаты с лозунгами у меня под дождевиком. Когда мы подходим к месту, где только что орудовал Пётр, я быстро наклеиваю плакат на стену. Ирма несколько раз проводит по нему рукой, чтобы лучше пристало. И всё!
Дело быстро продвигается вперёд. Вот уже расклеены десятки плакатов. Мы сворачиваем на другую улицу.
Я представляю себе, что будет здесь через несколько часов. По этим улицам идёт на фабрики и заводы трудящийся люд. Как рады будут рабочие, увидев в свой пролетарский праздник эти лозунги!
А потом примчатся отряды полицейских и начнут вместе с обалдевшими от неожиданной неприятности дворниками остервенело скрести стены. Но поздно. Рижские рабочие будут знать, что по всему городу расклеены прокламации, что коммунисты опять оставили охранку в дураках.
А вечером, возвращаясь домой, каждый будет внимательно приглядываться к стенам домов, отыскивая следы нашей ночной работы.