— В самом деле? Кто же такой?
— Некий Пауль Ванагс, может слышали? Он командовал батальоном красных латышских стрелков под Ригой в 1918 году. Я тоже служил в том батальоне. Мы за Паулем готовы были идти хоть на край света. Геройский парень и хороший командир… Кто в батальоне был, вовек его не забудет, всегда при встрече узнает. Тем более, что примета одна есть.
— Что за примета такая?.. Уж не шрам ли от сабельного удара?
Силис спрашивает вполне серьёзно, без тени улыбки, но я знаю цену этой «серьёзности». Огоньки-то, огоньки в глазах!
— Он самый, молодой человек, — подмигивает ему отец. — Под левым ухом. Я сам Ванагсу повязку накладывал, когда его ранил белогвардеец… Ясно?
— Теперь совсем ясно стало, — отвечает Силис, чуть посмеиваясь.
…Минутой спустя, Силис выходит из нашего подъезда. Мне видно из окна, как он неторопливой походкой доходит до конца квартала. Затем его высокая фигура скрывается за углом…
Листовка будет выпущена точно в назначенный срок.
Комсомольцы всегда в строю
Поезд резко тормозит. От сотрясения сваливается с вешалки пальто и падает мне прямо на колени. Вздрагиваю и просыпаюсь.
— А вы неплохо вздремнули, молодой человек!
Мой сосед по купе, пожилой провинциальный торговец, едущий куда-то за товаром, в который раз пытается завязать разговор.
— Да, поспал, — коротко отрезаю я и отворачиваюсь. Но торговец не унимается.
— Пока вы спали, я вот сидел и думал. И знаете, что мне пришло в голову…
Но мне вовсе не хочется выслушивать длинные и нудные рассуждения о том, почему за последнее время так вздорожала мука и исчез с рынка овёс. Нужно проверить, как поживает мой груз. А для этого надо совершить небольшое путешествие. Свой тяжёлый саквояж я устроил на багажной полке в соседнем вагоне.
Выхожу из купе. Пробираюсь через длинный, узкий коридор, тамбур, буферную площадку.
— Что вам тут надо, молодой человек? — недружелюбно спрашивает проводник соседнего вагона. Он вопросительно смотрит на меня поверх своих стареньких очков в оправе, подвязанной нитками.
— Ничего, папаша, ничего. Мне бы только посмотреть, нет ли знакомых. Сейчас вернусь.
Проводник недоверчиво усмехается. Где же это видано, чтобы пассажиры из спальных вагонов искали знакомых в вагоне третьего класса? Но он удивился бы ещё больше, если бы вдобавок узнал, что мой саквояж едет у него в вагоне.
Приоткрываю дверь в первое отделение и бросаю быстрый взгляд на багажную полку. Пузатый саквояж стоит на месте.
Всё в порядке.
Возвращаюсь в свой вагон. Встаю у окна в коридоре и вытаскиваю папиросу. Кажется, всё благополучно. Минут через двадцать Рига — и моя миссия окончена. На вокзале саквояж заберут уже другие.
Дверь в противоположном конце коридора отворяется. В вагон врывается чёткий перебор колёс. Заходят двое в чёрных демисезонных пальто.
Моментально отворачиваюсь. Прикуриваю, низко склонившись над спичечной коробкой, и пропускаю вошедших мимо себя. Исподлобья вижу их озабоченные лица. У обоих насуплены брови, один нервно покусывает нижнюю губу.
Снова врывается в коридор стук вагонных колёс и сразу стихает. Ушли. Это шпики из рижской охранки. Обоих я знаю в лицо. Силис однажды показал мне их на улице, когда мы проходили неподалёку от здания охранки на улице Альберта.
Наверное ищут кого-то. Уж не меня ли? Но почему же тогда они прошли мимо, даже не взглянув? Впрочем, кому придёт в голову искать комсомольца-подпольщика в вагоне первого класса? Нет, Силис просто молодец! Это он посоветовал мне не жалеть денег на билет. «Лучше на несколько недель затяни ремень потуже, но зато проедешь с меньшим риском…»
Но, вероятнее всего, шпики ищут кого-нибудь другого. В перевозку шрифта посвящено лишь несколько верных людей. Вряд ли охранка могла пронюхать об этом…
Мимо окон вагона проплывают высокие серые дома. Мелькают разноцветные огни реклам: «Бельевое мыло «Натра», «Кушайте только кильки Гегингера».
Рига…
На перрон не выхожу, а остаюсь у окна, как будто мне ещё предстоит продолжать путь.
К соседнему вагону проходит пожилой мужчина в кожаном фартуке, по виду носильщик. Он быстро поднимается по ступенькам в вагон и через минуту возвращается обратно. Ага! У него на плече — мой саквояж. Немного пошатываясь от тяжести, но твёрдо и уверенно мужчина идёт к выходу и вскоре теряется в толпе.