— Почему?
— Удивляюсь, как может одна голова вместить такое количество информации. Когда вы перестанете собирать и начнете отдавать? Вы не человек, а горе от ума.
Поспелов нимало не обиделся на Нонну. Она ведь не понимает, что знания нужно копить, как электрический заряд, только в таком случае можно рассчитывать на мощный разряд и яркую вспышку.
Но стоило нерешительного Поспелова подхлестнуть, «захомутать», как он энергично брался за дело, выполнял его со знанием и толком. Косачеву нравились молодые, как он говорил, «необъезженные скакуны», он с удовольствием вовлекал их в круг настоящих больших дел и терпеливо «объезжал», гоняя до седьмого пота. Испытывая личную неприязнь к Поспелову, он все-таки считал его человеком способным, в известной степени оригинальным.
Поспелов был убежденный технократ, свято верил в непогрешимость электронно-вычислительных машин, а их умение быстро считать и прогнозировать ставил выше мыслительных способностей человека.
— Человек ненадежен, — рассуждал Поспелов, — быстро устает, хрупкая психика делает его переменчивым, капризным. Будущее, несомненно, принадлежит компьютерам, пора всем понять, что машины призваны сыграть решающую роль в научно-техническом прогрессе, в развитии производства.
Увлекаясь машинами и кибернетикой, он и в самом деле недооценивал роль человека в развитии общественных производительных сил.
Косачев стал испытывать неприязнь к Поспелову с тех пор, как узнал, что Поспелов женился на девушке, которая была невестой Николая Шкуратова. Косачеву было неприятно, что на заводе нашелся человек, который прямо или косвенно пошел против Шкуратовых. И надо же было такому случиться! Очень обидно ему стало за Николая, которому Сергей Тарасович всегда симпатизировал, следил, как парень растет, чем интересуется, как учится.
…Машина наконец остановилась перед заводскими воротами. Косачев через смотровое стекло увидел знакомые серые корпуса.
— Уже? Приехали? — спросил он Семена Герасимовича, с волнением наблюдая за потоком людей, устремившихся к проходной и оживленно разговаривающих.
— Она и есть, центральная проходная.
— С приездом, Сергей Тарасович! А мы-то переполошились, — слышался рядом громкий голос вахтера, открывавшего ворота и пропускавшего директорскую машину. Старый усатый вахтер в черном полушубке улыбнулся директору, даже снял шапку и помахал ею в воздухе. — Желаю здравствовать!
— Спасибо! — ответил ему Косачев и улыбнулся вахтеру, которого он лично знал лет двадцать пять.
Директор всегда въезжал на завод через главные ворота, откуда его сверкающая черная машина плавно катилась вдоль аллеи Героев труда к парадному подъезду заводоуправления. Шофер знал, что директор любит ездить по этой дорожке медленно, и всегда сбавлял скорость. Было приятно смотреть на заснеженные ветки берез, на белые стволы, смирно стоящие в сугробах, как солдатская шеренга. Вдоль расчищенной дорожки слева и справа на больших дюралевых щитах висели портреты передовиков производства, ударников, лучших людей завода. Директор знал в лицо каждого человека.
В середине аллеи Сергей Тарасович увидел двух рабочих, которые снимали со щита чей-то портрет.
— Останови, — приказал он шоферу.
Когда машина прижалась к кромке, вышел на дорожку.
Два парня в спецовках снимали портрет старого котельщика Петра Максимовича Воронкова.
Увидев директора, рабочие поздоровались с ним.
— В чем дело? — спросил Косачев. — Почему снимаете?
Младший рабочий бросил папиросу на снег, наступил ногой. А старший пожал плечами, спокойно ответил:
— Из отдела кадров распорядились. Старик уже не работает.
— Как это не работает? Куда же он делся?
— А кто его знает! Говорят, уволился.
Косачев чуть было не взорвался от злости, но сдержал себя, не повысил голоса.
— Поставьте портрет на место. Я отменяю распоряжение отдела кадров, — строго приказал он рабочим.
— Да мы-то при чем? — пожал плечами младший, парень в серой заячьей ушанке. — Нам приказали.
— Делай, как я сказал. — Косачев сердито хлопнул дверцей машины.
Ребята вставили портрет Воронцова на прежнее место, закурили, принялись собирать инструмент в деревянный сундучок.
Эта история озадачила и расстроила Косачева. Войдя в кабинет, он тут же снял трубку внутреннего телефона, соединился с начальником отдела кадров Москалевым.
— Алексей Петрович, это ты распорядился снять портрет котельщика Воронкова?
— Я, Сергей Тарасович, — простодушно признался Москалев. — Он уже уволился, приказ подписан.
— Кто подписал?
— Главный инженер. По собственному желанию.