— Смеяться, конечно, можно. Я не оправдываюсь, поспешил и людей насмешил. Однако, скажу вам, Павел Михайлович, дело это все же серьезное. Выгода для завода и государства бесспорная.
— Зря ты хвастаешься, — сказал министр. — Чего тут геройствовать? Тратите впустую ценнейшую сталь.
— Это же отходы, — объяснил Косачев.
— Вам уже давно четко указано, что нужно делать из этих отходов, а вы самовольно, без необходимых расчетов, делаете ваши трубы и позоритесь перед людьми.
— Да что тут страшного? — пожал плечами Косачев. — Допустили промах — сами же исправим. Мы свое дело доведем до конца, дайте срок. Не всякая удача с первого раза бывает. Мы не в игрушки играем, двухшовную трубу обязательно сделаем.
Министр слушал Косачева, смотрел на него в упор и с ироническим укором покачивал головой. Прервал собеседника, мягким, дружеским тоном сказал:
— Скажи мне, я правильно понял ситуацию, Сергей Тарасович? Ты хочешь наладить такое производство труб, чтобы не оставалось отходов стального листа, и таким образом отделаться от изготовления цистерн и прочих емкостей?
— Да, Павел Михайлович, — подтвердил догадку министра Косачев. — Это правда. Я мечтаю добиться абсолютной специализации завода при оптимальном использовании стального листа, предназначенного для нашей главной профилирующей продукции. Это — первое. А второе, скажу откровенно, меня всерьез захватила идея создания двухшовной трубы большого диаметра, и я уже почти на пороге решения этой задачи. Вы не хуже меня знаете, что такие трубы нужны нашему народному хозяйству не меньше, нежели эти емкости, которые мы выкраиваем и шьем, как шьют лоскутные одеяла из обрезков.
Министр молча встал, прошелся вокруг стола и сел в свое кресло. Строго взглянув на Косачева, сказал официальным тоном:
— Сергей Тарасович, у себя на заводе можно забавляться экспериментами сколько влезет, а высовываться с негодными трубами на люди и потешать честной мир непозволительно. Кажется, должен понять, как подвел самого себя, меня и министерство.
Косачев откинулся на спинку дивана, спокойно посмотрел на министра, с легкой иронией спросил:
— Это что же, Павел Михайлович, выговор мне даешь или как?
— Как хочешь, так и понимай, — сказал министр, не обращая внимания на иронию Косачева. — Благодарить за такой конфуз я не намерен. Всему бывает предел, Сергей Тарасович. Я нисколько не скрываю, что сочувствую вашим экспериментам, дело, мне кажется, стоящее, вполне полагался на тебя, как на серьезного человека. Но что касается твоего намерения отделаться от производства емкостей, я категорически заявляю, что сегодня так ставить вопрос нельзя. Производство этих емкостей нам вменено государственным планом, и мы обязаны неукоснительно выполнять указание.
— Разве я срываю план? — сказал Косачев. — Не было и не будет случая, чтобы у меня на заводе завалили государственное задание. Я же смотрю на дело в перспективе. Надо же когда-нибудь эти заказы на емкости разместить на других предприятиях, не в ущерб основным профилирующим направлениям производства.
— Мы ведь не удельные князья, — сказал министр, — Надо подходить к делу не только с позиций одного завода или одного министерства, у нас большая страна, и мы обязаны думать об интересах всего государства. Не хочу читать тебе политграмоту, сам все знаешь, и за трубы и за молоковозы сегодня с тебя спрос один. Придет время, изменится ситуация, тогда, может, и внесем коррективы в нашу жизнь. А партизанить нельзя. Как ты сам выглядишь после этого? Да и я вместе с тобой? А мы, кажется, уже давно не мальчики.
Министр замолчал, стал закуривать, щелкая зажигалкой, которая не сразу зажглась.
Не поднимаясь с дивана, Косачев в досаде сказал:
— Выходит, сиди и не рыпайся? Не люблю я ждать, Павел Михайлович, ты знаешь. Хочется каждый день жизни истратить не на ожидания, а на действия. А жизнь, оказывается, удивительно короткая штука. Верно, мы и в самом деле давно не мальчики. Мне уже шестьдесят третий пошел.
Министр посмотрел на Косачева, поднялся, вышел из-за стола, вернулся к дивану, сел рядом с Сергеем Тарасовичем.
— Устал, дружище? Может, на пенсию захотел?
— А что? — с вызовом бросил Косачев. — Писать заявление?
— Не горячись, — засмеялся министр. — Ты неправильно меня понял.
— Да что понимать! — нахмурился Косачев. — Я специально прилетел, чтобы объяснить положение дел и заверить, что в конце концов мы сварим настоящие трубы.
— Обиделся, что встретил тебя выговором? — спросил министр.
— Меня интересует судьба нашего экспериментального цеха. Не закрывайте, Павел Михайлович.
— Да с чего ты взял, что мы хотим закрыть цех?