— Не сравнить же с Москвой! — сказала Маруся. — Там всемирно прославленные театры, музеи, институты. Дипломаты, космонавты, блестящая молодежь! А здесь что? Медицинское училище?
Женя вспыхнула, оборвала Марусю:
— Ты просто чистоплюйка!
Косачев, не понимая, о чем спорят дочери, спросил:
— При чем здесь медицинское училище и Москва?
— При том, что я хочу в Москву, — капризно повторяла Маруся.
— Я и сам люблю Москву, прекрасный город. Но, по-моему, вовсе не обязательно всем жить в Москве.
— А мне хочется, — упрямо твердила Маруся. — И я не скрываю этого.
— Ничего несбыточного в твоем желании нет. Но есть и другие мнения. Не так ли, Женя?
— Есть! — серьезно откликнулась Женя. — Я все время спорю, но их большинство: два голоса против одного.
Косачев чуть приподнял бровь, что означало удивление:
— Два голоса? Маруся и мать? Ну, если дело дошло до голосования, я отдаю тебе свой голос. Теперь уже два на два.
— Что, съели? — обернулась Женя к сестре и матери. — А к тому же глава семьи имеет два решающих голоса. Вот!
Клавдия Ивановна, не зная, как выйти из неловкого положения, мягко сказала мужу, стараясь замять разговор на эту тему:
— Не слушай ты их, балаболок. Это же серьезное дело, нельзя так: хочу туда, хочу сюда. Как сам решишь, так и будет.
Косачев засмеялся:
— Ладно, мать, не волнуйся, нам с тобой нечего бояться. Хоть так, хоть этак, а нас не разлучишь: куда иголка — туда и нитка.
Совсем некстати зазвонил телефон.
Косачев, вытирая губы салфеткой, поднялся из-за стола, взял трубку. Молча выслушал чьи-то сбивчивые, тревожные слова, кратко прервал разговор:
— Сейчас приеду.
Он не выдал никакого беспокойства, пошел на место за стол, хотя жена поняла, что на заводе что-то случилось и ему надо срочно быть там.
Он взглянул на часы, допил чай и поднялся из-за стола.
— Посидел бы еще с вами, да жаль времени нет ни одной минуты. Дела. А вы продолжайте дискуссию, с учетом моего мнения.
Для Клавдии Ивановны этот разговор имел в некотором роде решающее значение. Хотя все произошло как бы между прочим и слова были сказаны в полушутливом тоне, жена ясно поняла намерения мужа.
Девочкам тоже стало понятно, чего хочет отец. Женя обрадовалась, что в споре с сестрой и матерью чаша весов сильно качнулась в ее сторону.
6
Весь вечер допоздна Косачев работал в кабинете, ждал звонка из Москвы о результатах доклада Пронина.
К полночи к нему в кабинет заявились Водников и Уломов.
— Извините, Сергей Тарасович, волнуемся. Звонила Москва?
— Да нет, — пожал плечами Косачев. — Молчат, как воды в рот набрали.
— Думают, — пошутил Уломов. — Задал ты им задачу.
— Помолчат и скажут, что надо, — бодрился Водников. — Для меня теперь ясно, двух мнений не может быть, правда за нами.
Косачев ходил вдоль аквариума, разглядывал рыбок.
Водников косился на телефон, поглядывал на часы, вздыхал. Он так же, как и Косачев, думал о взрыве. «Не затормозит ли это нам все дело? С одной стороны, взрыв был некстати, но, с другой стороны, это только подтвердило крепость наших труб».
— Интересно, — сказал он осторожным тоном, — как отнесется Москва к докладу Пронина? Удастся ли ему убедить товарищей? Может, надо было вам самому слетать, Сергей Тарасович?
Косачев молчал, рассеянно рассматривая аквариум.
Водников наблюдал за Косачевым. Нервничает, раз увлекся аквариумом и рыбками. Верная примета.
— Боюсь я, — громче сказал Водников, выдержав приличную паузу, — не повредил бы нам взрыв. Объяснит ли Пронин, ведь он сам, кажется, поверил, что лопнули наши швы.
— А ты не бойся, — резко сказал Косачев. — Ты же Герой Советского Союза, и тебе положено не бояться ничего на свете.
Зазвонил телефон.
Косачев быстро подошел к аппарату, снял трубку:
— Москва?.. Ну, ну, давайте скорее. — Он положил трубку, пояснил Водникову и Уломову: — Просят подождать. Всегда у них такое на линии: как буран — так подождите.
Снова шагали вдоль аквариума, разглядывали зеленую воду.
Уломов, усевшись поближе к лампе, читал газету. Водников стоял перед аквариумом, рассматривал рыбок, не сводил с них глаз, ждал, когда поведут плавниками. Ни одна рыбка даже не шевельнулась.
— Почему они не двигаются?
— Спят. Сейчас же глубокая ночь, — пояснил Косачев.
— Верно, я не подумал.
Глядя на Водникова, Косачев задумался:
«А догадывается ли он, что выпуск новых труб — моя последняя акция? Знает ли Водников, что скоро в этом кабинете, за этим столом будет сидеть другой директор? Сумеют ли они поладить? О себе я знаю, что хоть и крут и суров, но умею ладить с людьми. Такого главного инженера, как Водников, не всякий стерпит. Он не ленив, не трус, но звезд с неба не хватает. Сам в атаку не кинется, пока не подтолкнешь. Я ценю его, потому что хорошо знает дело, поддается упряжке и везет телегу по любой дороге — и по глади, и по ухабам. Только поглядывай да подгоняй».