Но это не был пессимизм.
Это был критерий высокой требовательности к своей кинематографии. Зато сейчас, в дни большого праздника советской кинематографии, мы с полным и обоснованным чувством громадной радости можем воскликнуть при этом новом бескомпромиссном доказательстве нашей киномощи: -Наконец!"*.
("Литературная газета" от 18 ноября 1934 года.)
С. М. Эйзенштейн, как видно из вышесказанного, находил в "Чапаеве" те самые новые стилевые и формальные признаки, которые кое-кто из современных кинокритиков начинает разглядывать лишь в лучших фильмах, созданных в самые последние годы.
Впрочем, кинокритик Н. Зоркая дает и рецепт от подобной близорукости:
"Чтобы отличать эту новую художественную подробность от прежней, да и вообще обнаруживать изменения в языке искусства, нам, искусствоведам, необходимо прежде всего избавляться от штампов восприятия. Привыкшие к определенным реминисценциям, закрепощенные в своем видении, мы часто не замечаем нового там, где оно пробивается, подгоняем его под сложившиеся схемы"*.
("Вопросы киноискусства", № 7. Издательство Академии наук СССР, 1963.)
Ну что ж, к этой мысли тов. Зоркой можно только присоединиться и горячо ее приветствовать. Можно было бы только добавить, что от штампов восприятия нужно избавиться в оценке не только новых, но и старых произведений искусства. Это я пробую сделать, опять возвращаясь к "Чапаеву".
"Чапаев" - фильм лаконичный. Каждая сцена доведена в нем до наибольшей выразительности, каждая реплика - до афористичности. Но при всем своем громадном накале "Чапаев" никогда не переходит границ естественности. Его страстный пафос заключен внутри фильма. "Чапаев" - фильм былинный, но это не значит, что авторы прибегают к архаическому языку, к гиперболам, к внешней поэтичности. Главное достоинство "Чапаева" в том, что чувство меры никогда не изменило авторам. Это прекрасное качество фильма сейчас некоторые критики пытаются расценить как его недостаток. Естественное кажется им недостаточно "современным", слишком безыскусственным и потому не удовлетворяет их тонкие эстетические требования.
Недостаточно современным "Чапаев" казался подобного рода критикам в тридцатые годы, когда фильм выходил на экран, и даже несколько раньше. Ошеломляющий триумф "Чапаева" заставил их замолчать. Ровно двадцать пять лет эти критики скромно помалкивали, дожидаясь своего часа. Наконец один из них получил настоящую трибуну. Это было несколько лет назад.
В Ленинградском театре драмы каждая новая роль двигала меня вперед.
Курт Вальден, 'Суд' В. Киршона. 1933
Слева направо: М. Романов, Н. Рашевская, Е. Корчагина-Александровская, Л. Скопина, Б. Бабочкин, Е. Карякина, Н. Вальяно, Б. Горин-Горяйнов. Тридцатые годы
Элери Джонс, 'Вершины счастья' Д. Дос Пассоса. 1931
Кастальский, 'Страх' А. Афиногенова. 1932
Царевич Алексей. 'Петр I' А. Н. Толстого. 1935
Белогубов, 'Доходное место' А. Островского. 1933 (ввод в
спектакль)
Участники спектакля 'ПетрГ с автором. Слева направо: Б.
Бабочкин, М. Романов, Е. Корчагина-Александровская, А. Н. толстой, Н. Бромлей, Б. Сушкевич, В. Воронов, Я. Малютин
Самозванец, 'Борис Годунов' А. Пушкина. 1934
'Горе от ума' А. Грибоедова. 1932. Сцена из второго акта. В центре: Б. Бабочкин - Чацкий
Этот период был детским периодом советского кино. Это было счастливое детство. Я решил пойти на риск... и играть человека в движении.
Ревизор Н. Гоголя. 1936. Постановка Б. Сушкевича. Художник Н. Акимов. Б. Бабочкин - Хлестаков
Сцена из второго акта
Микулыч, 'Возвращение Нейтана Беккера'. 1932
Кадр из фильма 'Мятеж'. 1928. Б. Бабочкип - комбат Караваев
(слева)
Я понял: "секрет" мастерства киноактера - правда, активная, горячая, пристрастная правда, которая общественное настроение делает твоим личным, интимным настроением, та правда, в которой ты хочешь убедить других.