Врачи задают мне вопросы, на которые я не могу ответить, говорят мне что-то, что я не могу за-помнить.
Наконец меня подключают к монитору сердечного ритма и оставляют одну.
Я с трудом поворачиваюсь на бок и вижу ее через стеклянное окошечко в двери. Женщина в полицейской форме терпеливо ожидает, сидя на табурете.
Меня почему-то стерегут.
Я лежу и смотрю женщине в затылок. Хочется немедленно встать и пойти к ней с вопросами, но я не осмеливаюсь. Отчасти потому, что не уверена в своих одеревенелых ногах, отчасти потому, что боюсь услышать ответы.
Кажется, я лежу довольно долго, слушая гул приборов и щелканье аппарата, впрыскивающего морфий. Боль в голове и ногах отступает, становится далекой. И тогда я наконец засыпаю.
Мне снится кровь, растекающаяся по полу большой лужей. Я стою в ней на коленях, пытаюсь ее остановить. Она впитывается в мои пижамные штаны, расплывается по деревянному полу…
И я просыпаюсь.
Некоторое время я просто лежу с колотящимся сердцем. Глаза привыкают к полумраку палаты. Я чувствую сильнейшую жажду и боль в мочевом пузыре.
На тумбочке прямо на уровне головы стоит пластиковый стакан. С трудом дотягиваюсь до него, цепляю одним трясущимся пальцем за край, тяну к себе. Вода безвкусная и отдает пластиком, но какое же наслаждение ее пить! Я осушаю стакан и роняю голову на подушку, отчего перед глазами вспыхивают звезды.
Только теперь я замечаю провода и монитор, освещающий палату маленькими зелеными огоньками. Один провод тянется к пальцу на моей левой руке. Я подношу ее к лицу, чтобы рассмотреть провод, и с удивлением понимаю, что рука вся в крови и царапинах, и без того короткие покусанные ногти об-ломаны.
Я помню машину… Помню, как бежала по битому стеклу… Помню, что потеряла один ботинок…
Осторожно касаюсь ступней о ступню. Одна болит, вторая ничего не чувствует под толстой повязкой. Одна голень обмотана медицинской клейкой лентой.
Я случайно касаюсь рукой правого плеча, вздрагиваю и опускаю взгляд.
Из-под больничной сорочки виден огромный синяк, расползающийся по всему плечу. Я осторожно приспускаю ворот. Вижу центр синяка – набухшее багровое пятно над подмышкой. От чего он? Я точно знаю ответ, но он упрямо не желает вспоми-наться.
Автокатастрофа? Или… на меня напали?
Морщась от боли, я запускаю руку под простыню, веду ладонью по груди, животу, бокам. Руки у меня изрезаны, однако на теле вроде никаких повреждений. Я провожу по бедрам, трогаю между ног.
Там какая-то толстая прокладка. Боли нет. Нет порезов, синяков на внутренней стороне бедер.
По крайней мере, не это.
Я расслабляюсь и закрываю глаза от усталости. Я устала от попыток вспомнить, устала бояться. Щелкает аппарат с морфием, и все теряет значение.
Проваливаясь в сон, я вижу перед собой образ: охотничье ружье, висящее на стене.
И вдруг понимаю.
Это синяк от отдачи. Значит, я стреляла из ружья.
Глава 6
– Фло…
Я заглянула в кухню. Фло загружала чашки в посудомоечную машину.
– Ой, а ты чего все сама-то? Давай вместе.
– Да ну, брось, я закончила! – Фло захлопнула дверцу. – Я тебе чем-то могу помочь? Извини, что так получилось с кофе.
– Что?.. Да ничего страшного, переживу. Слушай, я спросить хотела, а когда будет Клэр?
– К шести. – Она посмотрела на кухонные часы. – Часа полтора убить осталось.
– Я просто подумала… Ничего, если я выйду на небольшую пробежку?
– На пробежку? – переспросила Фло с изумлением. – Да ничего, конечно, только темнеет уже…
– Да я недалеко. Просто мне надо…
Я замялась. Ну как ей объяснишь, я и себе-то объяснить не могу. Просто мне надо было выйти. Надо бежать.
Бегаю я почти каждый день. У меня четыре маршрута – по Виктория-парк в хорошую погоду и по улицам, когда дождь или темно. Я, конечно, устраиваю себе передышку на день-другой в неделю – говорят, это необходимо для восстановления мышц, – но потом тяга нарастает и потребность бежать становится императивной. Если этого не сделать, на меня нападает, ну… что-то вроде клаустрофобии. Вчера я не бегала – слишком много времени ушло на сборы и всякие дела, которые надо было закончить до отъезда, – и теперь испытывала настойчивое желание как можно скорее выйти из этой стеклянной коробки. Дело было даже не в физической нагрузке – по крайней мере, не только в ней. Я пробовала бегать по дорожке в спортзале, но это оказалось совсем не то. Весь смысл заключался в том, чтобы вырваться из стен, убежать прочь.