— Квартира какая, Миш? — Андронов тронул его за плечо.
Со стен парадной спускались ледяные сталактиты — прорвало систему отопления. Из подвала валил теплый липкий пар. Когда–то торжественные мраморные ступени поколоты и раскрошены. Незнакомый молодой участковый подталкивал к выходу бесформенное, резко воняющее существо, заросшее до глаз черной бородой.
— В подвале спал, — пояснил он. — Я его пока в обезьянник, в восемьдесят седьмое.
Максаков кивнул.
— Девятая квартира, Стае. Вроде на последнем этаже.
У дверей как всегда толпилась куча народу. Большинство Максаков хорошо знал. Он сам начинал в этом отделе.
— Здорово.
С худощавым подвижным Сергеем Полянским они даже обнялись. Его Максаков сам привел в милицию. Когда–то они вместе служили в армии.
— Только на трупах и встречаемся.
— Сам виноват. Телефон знаешь.
— Ты тоже.
— За твоими семейными перемещениями не уследишь.
— Нашел бы через маму или на работе. Я тебе сегодня дам домашний.
— Лады. Сам–то как?
— Как всегда. Кручусь.
— Один?
— Один. Как Жанка?
— Нормально. Забегай, посидим.
— Обязательно. Чего тут?
Полянский улыбнулся и, протиснувшись между двумя откровенно скучающими постовыми, отворил высокую дверь.
— Пошли. История в стиле Агаты Кристи, только на российский лад.
Прихожая в квартире была огромной. О капремонте здесь, видно, и слыхом не слыхивали. В комнаты вели двухстворчатые арочные двери, такие же разнообразные, как и люди, за ними проживающие. Поломанные и побитые вследствие утери по пьянке ключей, старые, но добротные, укрепленные дополнительными замками, новые, под старину, и даже одна железная. В коридоре начисто отсутствовали вешалки, тумбочки и какие–либо вещи обихода, что свидетельствовало о проживании в квартире антиобщественного и паразитирующего элемента. Полянский остановился перед безошибочно угаданной Максаковым дверью: самой обшарпанной, без всяких следов замка.
— Две смежные комнаты занимает Панина Евдокия Сергеевна, сорок восьмого года выпуска, в обиходе тетя Дуся, ранее дважды судима за кражу и скупку краденого. В понедельник у нее был день рождения, так что празднуют пятый день. Список гостей у меня есть. Все местные, все известные, все в отделе. Вчера вечером, когда все снова попадали замертво, хозяйка пошла якобы попить пивка на угол, вернулась сильно избитая, прошла в дальнюю комнату легла на диван и умерла, что выяснилось сегодня утром. Почему–то мне в это не верится. Объяснить, или сам посмотришь?
— Показывай, — улыбнулся Максаков.
— Осторожно ступай, похоже, к середине недели ходить блевать в туалет уже себя не утруждали.
Первая комната оказалась большой, метров тридцать пять, с высоким лепным потолком, тремя окнами и интерьером помойки. Поломанная мебель, кучи тряпья, грязная посуда, объедки, застывшие рвотные массы, снующие тараканы. Пахло затхлостью, гнильем и свинарником. Максаков щелкнул зажигалкой. Сигареты являлись универсальной защитой от вони в подобных квартирах. Он в очередной раз подумал, что таких животных надо вывозить в какие–нибудь резервации, освобождая жилье для нормальных людей, вроде Гималае–ва с его углом на троих. Вторая комната отличалась от первой только размером (была поменьше) и наличием трупа на продавленном диване. С первого взгляда Максаков согласился с Полянским. Голова ничком лежащего тела в синих рейтузах и фиолетовой кофте была превращена в лепешку. На обоях засохли длинные бурые брызги. Ни о каких перемещениях с таким ранением не могло быть и речи. Тетю Дусю грохнули на этом диване.
— Согласен? — Полянский аккуратно переступил через кровавый потек на полу.
— Конечно. — Максаков, поскольку курил на месте происшествия, стряхивал пепел в ладонь. — А кто ее видел, когда она вернулась домой?
— Удивительно, но только ее подруга Ковяткина, чудесным образом проснувшаяся ночью по нужде. Остальные вообще не помнят, чтобы она куда–то уходила. И знаешь, что интересно? Ковяткина. с тетей Дусей последний день ссорились. Один из собутыльников вспомнил, что покойная к мужу Ковяткиной приставала. Он–то сам еще долго ничего пояснить не сможет: из отдела на Пряжку увезли — «белочка» пришла.