— Откуда у меня такие бабки? — растянул он в улыбке прорезь маски.
— А вот этот рисуночек, — Максаков взял его за запястье, — говорит, что есть.
— А что, кто–то на что–то пожаловался? — Голос по–прежнему был спокоен, но послышалась и еле уловимая нотка тревоги.
— Нет, что ты. — Максаков отпустил его руку и откинулся на стуле. Перед глазами мелькнул упрямый таджик. — Ни в коей мере.
— Ну и хорошо. — Собровец помедлил несколько секунд, снова улыбнулся и, развернувшись, пошел прочь. Стук его ботинок гулко отражался от свода здания.
— Береги себя, командир!
— Не беспокойся!
Они хорошо поняли друг друга.
Максаков встал, отпихнул ногой стул. Внутри было мерзостно. Сердце билось, грозя порвать кожу груди.
— Гарик, — он старался говорить негромко, — забирай своих людей и езжай затариваться в другой район.
— Чего–чего?! — Дятлов тоже встал. — Много на себя берешь! Смотри, не унесешь!
— Унесу! Нет у тебя здесь никакой задачи, никакого рейда.
— Это не твое дело! Откуда ты можешь знать!
Максаков вынул руку из кармана.
— Дай твою трубку.
Дятлов ухмыльнулся.
— Кому звонить будешь?
— Замначальника твоего управления.
— Скороходову, что ли? Так он наш отдел не курирует.
Виктор Скороходов был исключением из правил — честный и профессиональный опер РУБОПа, дослужившийся до руководителя. С Максаковым они поддерживали дружеские отношения. Дятлов этого не знать не мог.
— Это уже меня не касается. Дай телефон. Или мне в дирекцию идти?
Гарик размышлял только секунду.
— Собирай всех! Снимаемся, — бросил он своему молодому коллеге и повернулся к Максакову. — Тебе, б…. всегда больше всех надо!
— Всегда, — грустно подтвердил тот.
На улице стремительно холодало. Острый сырой ветер царапал лицо словно наждаком. Снежная пыль уже не металась по дороге, намертво вмороженная в серую стылую землю. Максаков курил, наблюдая, как последние «собры» грузятся в «ЗИЛ», и чувствовал, как у него индевеют усы. Уважительно косящиеся на него овошники проскочили мимо с полной сумкой снеди. Он жестом остановил пожилого азербайджанца, приближающегося к нему явно с целью вручить сетку, полную груш и абрикосов, грустно усмехнулся своим невеселым мыслям и начал спускаться к машине. К городу незаметно подкрадывались ранние зимние сумерки.
Глава 12
Места для парковки у РУВД не оказалось. Машину удалось приткнуть только возле кафе. Ветер сатанел и леденел с каждой минутой. В животе бурчало от пустоты. Максаков подумал и направился к зазывно приоткрытой двери. В арке на противоположной стороне мелькнул высокий черный силуэт. Он замер, внимательно всматриваясь в немноголюдную сумрачную улицу. Никого. Ветер. Холод. Первые огни в окнах. Просто тени приближающегося вечера. В кафе было пусто. Только Дронов и Велиготская пили кофе за одним из столиков. Он помахал им рукой и прошел к стойке.
— Таня, можно один маленький в долг?
— Конечно.
Телевизор бормотал что–то про новый экономический курс и подъем среднего и малого бизнеса.
— Присаживайтесь, Михаил Алексеевич.
Денис и Марина единственные в отделе всегда называли его на «вы». Было жарко. Он снял пальто и шляпу, взял пепельницу и отпил глоточек черной горечи.
— Как дела? Чего печальные, как на похоронах?
— Расчетные листки сегодня дали. — Дронов закурил и посмотрел в потолок. У него было изящное худощавое лицо с темными выразительными глазами. — Без пайковых зарплата. У меня тысяча девятьсот. У Маринки вообще тысяча сто.
Оба были самыми молодыми сотрудниками в отделе, их зарплата даже с пайковыми составляла копейки, а без них превращалась вообще в ничто. Максаков подумал, что у Дронова жена ждет ребенка, а Велиготская живет вдвоем с отцом–пенсионером. Собственное бессилие душило. Эти двое талантливых ребят могли быть будущим профессии, но государство резало их уже на взлете.
— Плакали мои новые сапоги, — по–детски надула губы Маринка и неожиданно взросло усмехнулась: — Не судьба пока девке обновку купить.
Максаков снова глотнул кофе и глубоко затянулся. Вспомнилось некрасивое, измученное лицо Хрусталевой. Ему нечего было им сказать.
— Чего бы придумать? — Дронов посмотрел на него. Во взгляде читалась надежда на совет. — Халтуру, что ли, поискать?
— Бежать, — неожиданно для себя самого сказал Максаков, — бежать без оглядки, подальше от этой гребаной системы к нормальной человеческой жизни. И чем быстрее, тем лучше.