— Разрешите? — просочился Максаков. — Убийцу надо до завтра подержать. — Он протянул рапорт.
Арбузов бегло прочитал и положил на стол.
— Не могу, — заявил он. — Откуда я знаю, вдруг завтра выяснится, что она ни при чем? Какие основания у меня ее держать? Это незаконно.
— Федор Аркадьевич. — Максаков безумно устал. Словно марафонец, который первое дыхание исчерпал и чувствует, ч что второго не будет. — Федор Аркадьевич, напишите тогда на рапорте «отказываю».
В конце концов, пусть Ковяткина идет на все четыре стороны.
— Зачем? — Арбузов крутил рапорт в руках.
— Как зачем? — Максаков откровенно забавлялся. — Она сбежит. Прокурор спросит меня, почему не проконтролировали? А я покажу ему рапорт. Мне тоже надо прикрыться.
— Прокурор? — На лице Арбузова отражалась вся гамма чувств, которые возникают при нелегком выборе.
— Конечно. Убийство же.
Арбузов вздохнул и с видом прыгающего в ледяную воду подписал рапорт. Спускаясь по лестнице, Максаков глянул на мятый лист и усмехнулся, «Разрешаю до 9.30. 18–го декабря».
На улице снова неприятно заломило шею. Последние фонари погасли. Колючий ветер атаковал с прежней силой. Темный сквер непроглядно громоздился напротив входа. По улице шли, борясь с ветром, несколько прохожих. Несмотря на седьмой час вечера в пятницу, город поражал пустынностью. Пронзительный холод и темнота разогнали всех по домам. Максаков быстро шел вдоль стены, пытаясь что–то разглядеть в окружающем черном пейзаже. В арке его догнал слепящий фарами «жигуленок» ОУР.
— Во дела! На Невском темно, как на лесной просеке. Хорошо еще рекламы светят, — весело поделился молодой вихрастый водитель. С заднего сиденья вылезли Колесов и Парадов.
— Иваныч! Ты только приехал?! — Максаков присвистнул.
— С тебя причитается. Пять часов говорильни без обеда и перекуров. — Иваныч потянулся. — Как всегда — бред.
Они подошли к лестнице.
— О чем хоть совещались?
— Обо всем и ни о чем! — поддержал Иваныча Парадов.
На подоконнике второго этажа сидел Шохин и загадочно улыбался. Максаков сразу все понял.
— Получилось?
— Тс–с… — Саня приложил палец к губам. — Явку пишет. Не спугните.
Лицо у него было слегка очумелое, но очень довольное. У Максакова улучшилось настроение. Главным образом из–за этого шохинского лица. «Я успеваю улыбнуться — я видел, кто придет за мной».
Опера толпились в коридоре. К потолку клубами поднимался сизый дым.
— Заходите! — Максаков отпер дверь. — Андронов, возьми рапорт и вези в восемьдесят седьмое. Прямо сейчас!
Подошел Гималаев.
— Паша! Тебя жена искала. У Юрки температура.
Колесов вздохнул и посмотрел на Максакова.
— Можно я сразу поеду? Срочного ничего?
Тот махнул рукой.
— А если бы и было? Езжай, конечно.
В кабинете, как всегда, трезвонил телефон.
— Да?
— Как дежурство? Можешь говорить? — У Татьяны, похоже, было хорошее настроение.
— Конечно. — Он жестом показал, чтобы опера рассаживались. — Все как всегда.
— Меня на ученом совете похвалили, — сообщила она.
— Молодец! — Он искренне обрадовался. — Хотя меня это не удивляет.
— Приезжай ужинать, — предложила она, — я рыбу под майонезом сделала.
Отдел полностью расселся.
— С удовольствием, только мне сестру надо из театра забрать около десяти.
— Успеешь.
— Договорились. Буду выезжать — позвоню.
Он положил трубку.
— Все собрались?
— Все.
— А где Жгутов с Венгеровским?
— В бане, в засаде.
— Уже, наверное, засадили!
— Нет, чистоплотные очень, моются.
Он жестом остановил поток острот.
— Не буду мучить на тему, кто чем занимался. Дежурные на выходные в курсе? Вопросы? Тогда — все.
Зазвонил прямой телефон точно на этих словах. Все моментально умолкли.
— Приехали, — констатировал Шаров. — Однажды в пятницу вечером…
— Двойник–огнестрел, — предположил Толя Исаков.
— Заткнись, дурак!
Максаков снял трубку.
— Ну что, сглазил? — Голос Вениаминыча был просто усталым, других ноток в нем не прослушивалось. — Собирайся. Днепропетровская семь, квартира восемьдесят три. Труп с колото–резаными после пожара. Медик поехал. Прокуратура сейчас будет.
— Шефам сообщил?
— Грач в курсе.
— Понял. Еду.
Отдел молча ждал, пока он повесит трубку.
— Есть добровольцы поработать?
Секундная пауза. Он знал, что вечер пятницы — святое время. Завтра семьи, дети, проблемы, магазины, ремонты, дачи, а сегодня несколько часов отдыха со сладкой перспективой двух выходных впереди. Если, конечно, ничего не случится. Случилось.