— Счастливо.
— Пока.
Возле его «копейки» замер милицейский «УАЗик». Максаков автоматически отметил, что он из 179–го отдела, то есть на чужой территории. Ольга с надменным видом принцессы взирала на куривший рядом с машиной экипаж.
— Твоя машина?
Высокий симпатичный брюнет с погонами старшего сержанта шагнул вперед. Его портило легкое косоглазие.
— Моя. А мы знакомы?
— В смысле?
— В смысле «тыканья».
Стоявший за спиной высокого бледный круглолицый крепыш цыкнул сквозь дырку в передних зубах.
— Хамим? Документики.
Максакова обуревала веселая злость. Хамства он не переваривал ни в каком виде.
— Нет документов. Не ношу с собой. Только права.
Оба заулыбались. Сержант подошел вплотную.
— Ну чего ты кипишишься? — почти ласково вполголоса спросил он. — Снял девочку — надо заплатить. Это наша территория. А то в отдел отвезем. До утра в обезьяннике. Штраф. Дома и на работе узнают.
Круглолицый согласно кивал. Ольга продолжала индифферентно смотреть через стекло на проезжающие машины.
— Да вы чего, мужики? — Максаков сделал испуганное лицо. — Это моя сестра.
— Мужики зону топчут, — блеснул знанием блатного фольклора круглолицый. — Не звезди! Таких «сестер» — весь Старо–Невский стоит! Давай стольник, и разбежались.
«В два раза накручивают, — подумал Максаков. — Вот козлы. На Старо–Невском минет от ста до ста пятидесяти, а они еще стольник. Беспредел». Он решил, что пора все расставлять на места, когда в кармане вдруг запищала «моторола». Связь, как будто нарочно, оказалась громкой и хорошей. Пэпээсники тревожно переглянулись.
— Алексеич, ты где? — Голос Игоря гремел на всю округу.
— На Старо–Невском стою.
— Мы закругляемся и едем на базу. Я нашу машину отправлю Володьку отвезти?
— Конечно. Есть чего интересное?
— Так, по мелочи.
По интонации Игоря он понял, что все глухо.
— Тогда отправь и Дударева. Ему по пути.
Голос Игоря поплыл. Станция зашипела.
— Что?
Максаков сделал несколько шагов в сторону, ловя зону приема.
— Не слышу!
— Понял, говорю. Ты скоро?
— Да.
— Можешь привезти чего–нибудь поесть?
— Попытаюсь.
Сзади взревел двигатель. «Уазик» стартанул, как болид «Формулы один».
Максаков усмехнулся, залезая в машину: «Дебилы».
— Твои подчиненные? — Сестра зевнула.
— Вроде того.
По дороге неожиданно привиделось бледное, запрокинутое лицо Одинцова с застывшей обидой в глазах. Его было как–то по–особому жаль. До слез. Максаков подумал, что это из–за комнаты. Слишком сильна в ней была аура любви, радости и счастливого детства. Такого же счастливого, как у него самого. Такого же беззащитного и уязвимого. Ему казалось, что это он сам лежит, закиданный хламом, на подпаленном диване. А ведь кто–то был знакомый…
— Ольга!
— А?
— Малознакомых домой не води.
— Знаю.
— Остальных — тоже осторожно.
— Я осторожно. Что же мне, друзей совсем не приглашать?
— Это было бы идеально, — пробормотал он себе под нос.
Всегда отчаянно хотелось оградить всех близких от того, что он постоянно видел и знал. Это страшное знание не отпускало ни на минуту. Оно росло каждый день и увеличивало тревогу за всех, кого он любил. «Не открывайте двери. Не ходите поздно. Не…»
«Боже! Какой ты зануда!»
Двор родительского дома на Белинского был единственным освещенным. Купленная в складчину автовладельцами фара излучала сноп белого света. Отцовская «тойота» покрылась тоненьким слоем инея. Максаков внимательно осмотрелся и открыл Ольгину дверцу:
— Вылезай.
Ему послышалось, как что–то шевельнулось за железной дверью парадной. Беззвездное небо накрыло колодец двора черной непроницаемой крышкой. Тишина. Вернулось притупившееся в последние полчаса ощущение опасности. Максаков уже привык, что оно всегда слабело, когда нервы уставали от постоянного напряжения, и крепло от малейшего раздражителя. Он подумал, что лучше, конечно, достать ствол, но сестра расскажет маме, и та будет не спать и сходить с ума от волнения.
На лестнице было тепло и тоже горел свет. Он пошел впереди, пытаясь заглядывать сквозь перила на следующий пролет. Непонятное клацанье повторилось. Он расстегнул пальто и, как герой вестерна, откинул полу. Сестра что–то напевала сама себе по–английски. Гудели лампы. Еще пролет. Дымчатый котенок гонял две банки из–под «Невского», постукивая ими о стены. Клац–клац. Бряк–бряк. Струйка пота прочертила висок и сбежала по щеке, вызывая легкий зуд.