— Иду, — кивнул Максаков и вздохнул: — Не было печали.
Дежурка 127–го в подвале была чуть–чуть побольше и пошумнее. Человек пять томились за решеткой. За привинченным к полу под маленьким окошечком столом Нинка Колосова продолжала допрашивать худосочного парнишку в легкой черной куртке с надписью «Чикаго Буллз». Дежурный Лопатников, с которым они расстались полчаса назад, сделал страшные глаза и легонько кивнул направо.
Старший лейтенант в идеально подогнанной шинели и отпаренной шапке был лет на пять–семь моложе Максакова.
— Младший помощник инспектора девятого отделения шестнадцатого отдела Управления спецконтроля за проверками личного состава при штабе ГУВД старший лейтенант Внимательный, — представился он.
Максаков усмехнулся.
— Ответственный от руководства Управления внутренних дел Архитектурного района Санкт–Петербурга, начальник отдела по раскрытию умышленных убийств службы криминальной милиции майор милиции Максаков.
Внимательный серьезно кивнул, не поняв издевки.
— Вы написали в журнале проверок об отсутствии у вас замечаний по несению службы.
Голос у него был хорошо поставлен.
«Бывший военный штабист или замполит», — сообразил Максаков.
— Тем не менее мною выявлены: во–первых несоблюдение дежурным по отделу Лопатниковым формы одежды — шеврон смещен от центральной оси рукава на полтора сантиметра, во–вторых незнание дежурной частью дополнительной инструкции по приказу МВД номер шесть три ноль два один пять «О действии службы участковых инспекторов при цунами».
— Зато они про метеориты знают, — вздохнул Максаков. — Вы их спросите.
— Ментяры! Хотите выпить?! — заорал вдруг в обезьяннике крупный лысый мужик в полушубке из искусственного меха. — Жрите, суки!
Струя мочи ударила через решетку, едва не задев проверяющего. Он отскочил в сторону.
— Б…дь! — Лопатников схватил дубинку и кинулся к железной двери. Помощник дежурного достал наручники и последовал за ним.
— Вася! Не торопись! Ща у него струя кончится, и войдем.
Нинка оторвалась на секунду, усмехнулась и продолжила допрос. Ее подопечный даже не обернулся.
— На… Напрасно вы иронизируете, товарищ майор. — Внимательный с опаской косился на клетку, где Лопатников с помощником пытались надеть дебоширу наручники. — Я буду вынужден подать представление о вашем наказании.
Максаков достал сигарету, глядя, как Вася умело перехватил мужику гибкой дубинкой шею, а помощник щелкнул «браслетами».
— Вы когда–нибудь выезжали на убийство?
— Давайте не будем передергивать. — Внимательный подошел к выходу. — Каждый должен заниматься своим делом. А что?
Максаков отвернулся.
— Ничего. Просто вы — счастливый человек, старший лейтенант.
Хлопнула дверь. Лопатников вытер пот и бросил дубинку на сейф.
— Козел!
— Буян или лейтенант?
— Оба!
— Сука! Б…дь! Ты у меня… — Парень вскочил со стула и орал на Колосову тонким голосом.
Она, откинувшись на спинку стула, спокойно смотрела на него.
«Господи, сколько можно орать!» Максаков подошел к нему и, схватив за шиворот, бросил обратно на стул. Юнец сполз на пол и завыл. На подбородок потекла слюна.
— Не трогай меня, мент поганый, мне плохо, я умереть могу!
— Ломка? — Максаков вытер руку о пальто.
— Не знаю. — Нина невозмутимо закинула руки за голову и сладострастно потянулась. — Говорит — эпилепсия. Все равно на подписку.
Парень перестал выть и сел на полу.
— За что загребли?
Он молчал.
— Попытка сумку рвануть. — Колосова улыбнулась. — На глазах у наряда. Полная сознанка, не судим, прописан, учится. Если задержу — шеф с дерьмом съест.
— Отдайте ножик, — вдруг тихо сказал сидящий на полу парень. — Скажите ей. Этой сучке! Нож отдайте, ментяры! Все, что от бати осталось!
Он снова начал орать. По щекам хлынули слезы. Максаков нагнулся и отвесил ему подзатыльник.
— Заткнись! Еще раз «сучку» услышу — убью.
— Да ладно. — Нинка лукаво посмотрела на Максакова, чуть вздернув в улыбке верхнюю губу. — В одном он прав точно. Я — не кобель.
Парень умолк. Максаков выпрямился.
— Что за нож–то?
Нинка покопалась в пакете на столе.
— Вот.
Обыкновенный раскладной ножик из рыболовно–охотничьего магазина. Не выкидуха. На лезвии гравировка: «Сыну Ромке. Будь мужчиной».
— Где сам батя–то?