— Если вы будете упорствовать, доктор, я перережу ей горло.
— Отпустите ее, — сказал доктор. — Она не причастна к этому делу. Это омерзительно…
— Замолчите! Я сказал вам, что пришел как друг. Ваш единственный шанс… «И мой тоже», — подумал Калон. Хильда дрожала. Калон легонько уколол ее, и она громко вскрикнула.
— Мерзавец! — заревел Оттвайлер.
— Папа! Он сумасшедший! Он убьет меня!
Теперь Хильда билась в истерике. Калон еще немного надавил на горло девушки.
— Доктор, разве вы не слышите зов крови? — усмехнулся он.
Хильда рыдала. Ей стало страшно. Она не хотела умирать.
Калону тоже было страшно, но по другой причине. Он знал, что если Оттвайлер ничего не скажет, он перережет горло девушки. От этой мысли его охватил ужас, но он знал, что сделает это. Он стоял на краю бездонной пропасти, и самым ужасным было то, что он холодно принял это вписывающееся в рамки решение.
Оттвайлер, готовый к прыжку, выгнулся вперед. На его лице была видна страшная внутренняя борьба.
— Вы выиграли, — сказал он хриплым голосом. — Отпустите ее.
— Сначала дайте мне адрес.
— Берлин, Лейпцигерштрассе, четырнадцать. Третий этаж. Айзенберг.
Оттвайлер упал в кресло и еле слышно добавил:
— Теперь можете звать ваших друзей.
Калон бросил скальпель, но продолжал удерживать Хильду за руку.
— Я сказал вам правду, доктор. Я знаю, что вы мне не верите, поэтому я вынужден принять некоторые предосторожности. Я беру вашу дочь заложницей. Если в Берлине со мной случиться несчастье, то у вашей дочери тоже будет много неприятностей.
— Вы подлец, у вас за душой нет ничего святого.
— Приятно слышать это от убежденного нациста.
Оттвайлер вздрогнул, но промолчал. Хильда смотрела на отца широко раскрытыми глазами.
— Поехали, — предложил Калон.
— Хильда… — начал доктор.
Она даже не остановилась. Проходя мимо отца с полными слез глазами, она бросила:
— Предатель!
Наверное, для доктора это было самым горьким.
Когда они вышли на улицу, Калон сказал девушке:
— Будьте умницей и старайтесь меньше говорить. Люди, с которыми нам придется провести некоторое время, шутить не любят.
— Я уже поняла это, — сказала Хильда, продолжая дрожать.
Она с любопытством посмотрела на Калона и спросила:
— Неужели вы бы и в самом деле могли?…
Она не закончила фразы, и Калон рассмеялся:
— А вы в этом сомневались?
Хильда сжала его руку, глядя на него со страхом и восхищением.
— Вы сильный человек, — сказала она.
— Да… Чтобы вам было о чем вспомнить в старости.
Навстречу им шел Дмитрий:
— Кто это?
— Заложница, — коротко ответил Калон.
В машине Соболин уже начал терять терпение. Он нервничал и спрашивал себя, не лучше ли взять дело в свои руки. Увидев Калона, он успокоился. Тот объяснил кратко ему, чем объясняется присутствие Хильды. В машине Калон сказал:
— Едем в Берлин. Лейпцигерштрассе. Вы знаете, в каком это секторе?
— В русском, — ответил Соболин с довольной усмешкой.
«Жаль», — подумал Калон. Однако для дела это не имело значения.
Машина мягко тронулась. На первом же повороте Хильда прильнула к Калону…
Глава 16
Берлин. Узел затягивался, и неминуемо приближался час последнего раунда. Калон шел пешком по окутанному туманом городу. Они были в двух шагах от Бранденбургских Ворот, построенных в греческом стиле, по которым проходила граница между западным и восточным сектором.
Калон с грустью думал о том, что, если бы граница немного отодвинулась, Лейпцигерштрассе оказалась бы в западном секторе.
На пятки Калону наступал Дмитрий, еще более недоверчивый и подозрительный, чем обычно. Калон сказал ему, что это лишь еще одно звено, которое наконец должно вывести на главу таинственной организации. Тем не менее Соболин принял все меры предосторожности.
Соболин остался в своей квартире, где в качестве заложницы находилась также и Хильда.
Мужчины подходили к Лейпцигерштрассе.
— Совсем недалеко, — сказал Дмитрий с ухмылкой.
Своим толстым пальцем он указал на Потсдаммер Плац, откуда начинался западный сектор и свобода. Подойдя к дому, Калон сказал:
— Я, как было условлено поднимусь один.
— Хорошо, — ответил Дмитрий. — Я останусь на лестнице. — Хлопнув Калона по плечу, он добавил: — Если я тебе понадоблюсь, ты позовешь меня.
Он громко рассмеялся, как если бы сказал что-то остроумное или веселое. Калон быстро поднялся по лестнице и остановился перед дверью, на которой была прикреплена простая дощечка с именем: Айзенберг.