Фотографировать запрещается…
Где-то на берегу реки, протекающей через один из провинциальных центров Андалузии, стоит старый, обветшалый дом. Крыша не сползла с него лишь потому, что ее поддерживают специальные подпорки. В деревянных стенах не хватает досок, оконные проемы, в которых нет ни единого стекла, кое-как завешаны мешковиной и газетными листами. И все же, сдается, в доме живет немало людей, судя по несметному множеству детишек, которые бегают по широкой площадке перед домом вместе с курами, овцами, ослами, собаками и одичавшими кошками. Две старые женщины развешивают перед фасадом белье, которое они «отстирали» внизу, в мутножелтых водах реки. Здесь же, на площадке, лежат кучи мусора и отбросов — они так тут и гниют.
В Испании много таких жалких лачуг, но этот образчик особенно нагляден потому, что он стоит на берегу реки рядом с незастроенным участком. Я хочу сфотографировать объект, как вдруг слышу за своей спиной шаги и оборачиваюсь. Передо мной и моим спутником стоит человек в полицейской форме.
— Вы иностранец? — спрашивает он.
Да, я иностранец, а мой друг Хосе сопровождает меня в путешествии.
— Мы заметили, что вы хотели сфотографировать вон тот дом внизу, — говорит человек в форме. — Но ведь в нашем городе есть и гораздо более красивые дома, совсем недавно построенные. Алькальд будет рад показать их вам, если у вас сегодня во второй половине дня найдется час свободного времени. Назначьте время, и алькальд охотно заедет за вами в отель на автомобиле.
— Алькальд самолично? — спрашивает Хосе, недоверчиво морща лоб.
— Ну разумеется, — подтверждает полицейский, — Сам алькальд, он только что стоял рядом со мной вон там, на той стороне улицы.
Хосе начинает объяснять, что я интересуюсь романтикой, стариной, а новые-то дома повсюду в Европе примерно одинаковы. В доказательство моей страсти к деревянным или каменным свидетелям прошлого я направляю фотоаппарат на собор, который, к счастью, тоже отчетливо виден с места, где мы стоим. Этот инцидент нам не по душе. Алькальду привет и почтение, но мы вовсе не желаем, чтобы агенты тайной полиции опекали нас на прогулках и выпытывали, кто мы и что мы.
К нашему облегчению, человек в форме в конце концов удовлетворяется объяснениями Хосе. Если же они все-таки нам не доверяют, у них будет адрес нашего отеля — не дать им адрес значило бы окончательно стать в их глазах подозрительными личностями. Мы намеревались уехать отсюда на следующее утро. Но после этого инцидента мы уложили багаж и отбыли вечерним поездом.
Да, по-видимому, они, эти господа, которые вот уже четверть столетия властвуют в стране, не любят, когда туристы, в общем-то желанные гости, поскольку они являются поставщиками валюты, слишком близко интересуются условиями жизни испанского народа, вместо того чтобы довольствоваться солнцем и морем, хересом и паэльей, соборами, музеями и, уж конечно, боем быков! И это понятно: условия, в которых вынуждена жить значительная часть народа, лежат позорным пятном на франкистском режиме. Я уже говорил о старом городе Барселоны. Такие же узкие, лишенные воздуха и света кварталы, лишь уменьшенные в масштабах, существуют, разумеется, и в провинциальных городах. Но это еще не все.
«Bienvenido en Sevilla! Pirelli»[5]. Эта надпись на щите — реклама знаменитой международной фирмы по производству автопокрышек — приветствует путешественника с левой стороны железной дороги Гранада — Севилья, как раз в том месте, где крайние дома андалузской столицы выбегают на поля и луга. Вы счастливы, что наконец-то прибыли в легендарный город Дон Жуана и знаменитейшего цирюльника всех времен, потому что дорога была ужасной. Дорога, не говоря уже о замене рельсов на этом извилистом участке, не ремонтировалась 35 лет, и битком набитый вагон трясется в постоянном ритме, с частотой, наверное, сто ударов в минуту, так, что кости ломит, а ягодицы и подавно. Переезд в шторм на пароме из Дувра в Кале покажется после этого увеселительной прогулкой. Зато на одной маленькой станции перед самой Севильей поезд бесконечно долго не трогался с места. Старый локомотивчик извел всю воду, в стороне от путей был колодец, дорожный рабочий тащил с глубины полную бадью, выливал воду в дырявое эмалированное ведро, машинист неспешно шествовал с ведром к своей стальной лошадке и опорожнял его в тендер. Это повторилось десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять раз, представление растянулось чуть ли не на полчаса.
Должен сказать, даже пассажиры-испанцы и те отпускали шутки по поводу этой прискорбной процедуры. Но вот наконец все беды кончились, Севилья достигнута и устами Пирелли говорит нам «добро пожаловать», и можно только изумиться, что как раз после этой многообещающей надписи ваш взгляд падает на беспорядочное скопление омерзительных каменных бараков с выкрошенными стенами и крышами из мятых листов волнистого железа, растрескавшейся черепицы или рваного, там и тут клочьями свисающего толя.