Характерная черта Рамбла и невероятное количество проституток, которые ожидают клиентов не столько на тротуарах, сколько в многочисленных, зачастую непосредственно прилегающих к бульвару барах. Здесь, на людном, кишащем туристами месте, это довольно молодые женщины и девушки. Они одеты, причесаны и накрашены по всем правилам своего ремесла, иначе го-, воря, не совсем скромно. Они отнюдь не пассивны и вовсе не сидят сложа руки в ожидании клиентов. Что? Ты зашел в кафе без всякой задней мысли, выпить чашку кофе или рюмку вина, спокойно почитать газету? Так тебе и поверили! В тебя сразу же впиваются десять — пятнадцать пар глаз; еслц ты ответишь, то будешь вознагражден дерзко-интимным взглядом, и вот уже какой-нибудь ангелочек стоит перед тобой, просит сначала закурить, а потом тут же, без всяких предварений, делает совершенно недвусмысленное предложение: цена — триста песет, а если ты не при деньгах — ладно, не со зверьем имеешь дело, можно и за двести. Противнее проституток, однако, молодые пижоны, без всякого стеснения пьющие заодно с ними, — парни с напомаженными волосами и импозантными манерами, в убийственно шикарных костюмах и блестящих шелковых галстуках, которые они приобрели, вне сомнения, не на свои деньги. Возможно ли, чтобы такое творилось прямо посреди Рамбла, а не в веселом квартале, в его пользующихся дурной славой переулках? После площади Пигаль меня мало что удивит, однако Испания, в которой, как в никакой другой стране, сильна церковь, настоявшая на официальном запрещении проституции, превосходит по этой части все.
Своим верхним концом Рамбла выходит на главную площадь Барселоны — огромную квадратную Каталонскую площадь. В глаза бросаются зеленые насаждения, два веселых фонтана и, не в последнюю очередь, единственная общественная уборная, которую мне удалось обнаружить в двухмиллионной Барселоне. В этом смысле испанцы проявляют меньше внимания к естественным человеческим нуждам, чем, скажем, во Франции. На северо-восточной стороне площади стоит строгое здание большого концерна универмагов «Эль Корте инглес» («Английский двор»), с трех остальных сторон, как почти на всех главных площадях испанских городов, — банки! Сразу направо от конца Рамбла один за другим стоят Центральный банк, Банк Бискайп, Коммерческий трансатлантический банк; напротив, на северо-западной стороне, высится многоэтажное здание Кредитного банка, а на юго-западе — банки Бильбао и Арагона. Все это лишь ответвления всемогущего финансового учреждения, штаб-квартира которого размещается в Мадриде, на улице Алькала, его филиалы-представительства в крупнейшем торгово-промышленном городе страны.
За Каталонской площадью начинается современная Барселона, город состоятельных, простершийся до самых склонов Тибидабо, горы в пятьсот метров высотой. Прямые, как линии шахматной доски, улицы, пронумерованные наподобие нью-йоркских авеню, с роскошными витринами, но малооживленные. Через всю эту шахматную доску тянется наискосок лишь одна улица — бесконечная, чудовищно широкая Авенида Генералиссимуса Франко, прежде скромно именовавшаяся Диагональю. «Мы и теперь зовем ее Диагональ», — с явным презрением подтвердил мне шофер такси.
Рабочие живут либо в старом городе и Барселонете — рыбацком пригороде между гаванью и открытым морем, либо в промышленных предместьях, широким полукольцом охватывающих город. Я хотел поехать туда, но оказалось, что этот район закрыт для всех, у кого нет свидетельства о прививках. Под развалинами домов там до сих пор лежат несчитаные трупы, опасаются вспышки эпидемий. Зато у киоска на Каталонской площади вертится колесо счастья с билетами «pro damnificados» — в пользу пострадавших от стихийного бедствия. Выигрыш — различные консервы, вина, целые окорока; возле киоска заманчиво стоит кухонная утварь, огромные куклы, чемоданы, радиоприемники, телевизоры, стиральные машины, велосипеды, мотороллеры и даже новенький, только что с конвейера, автомобиль. Ведь было бы неправильно, если б ущерб возмещало одно только государство или хотя бы банки. Вперед, господа! Кто попробует, кто рискнет? Счастье через несчастье! Только не надо стесняться, не надо ложной щепетильности — утонувших и погребенных под руинами не воскресить…