– Послушай, Аюраванн, – как будто с упреком сказал Большой Дядя, – они не похожи на тех, с кем ты во Франции изучал философию, историю, литературу. – Он внимательно смотрел на папу, пока тот наконец не взглянул ему в глаза. – И на тех, чью непростую жизнь и чаяния ты воспел в своих стихах. Они – дети, которым дали оружие – игрушку, до которой они еще не доросли.
– Но как же то, за что они выступают? – робко возразил папа. – Идеалы, за которые они сражаются?
– А за что они выступают? Разве мы с тобой знаем? Уверен, эти дети тоже не знают. А что до идеалов, не думаю, чтобы они вообще понимали значение этого слова.
Папа ничего не ответил.
На следующее утро я проснулась, резко подскочив на кровати. Сердце бешено колотилось. Старичок умер. Я видела во сне. Ему выстрелили в голову, и кровь была багряной, как утренняя заря.
Глава 6
Мы провели в Манговой Обители несколько более-менее спокойных дней. Пока как-то утром на лестнице не раздался тяжелый топот.
– Они идут, они идут! – закричал с порога смотритель, задыхаясь от ужаса. – «Красные кхмеры» идут!
Папа хотел что-то спросить, но смотритель уже убежал, чтобы предупредить других соседей.
Мы носились по дому, собирая вещи, хватая все, что попадалось под руки. Всё по новой, та же безумная спешка, в какой мы уезжали из Пномпеня. На раздумья и споры не осталось времени. Внезапно прогремели выстрелы, и прежде чем мы успели спрятаться, в дом ворвались, размахивая винтовками, трое солдат.
– ВЫХОДИТЕ! ВЫХОДИТЕ! ВЫХОДИТЕ! – кричали они.
Радана испуганно заревела, близнецы прижались к ногам тети Индии, Бабушка-королева принялась читать молитвы, которые читают по умершим.
– О нет, о нет, о нет… – как заведенная причитала Тата.
Большой Дядя что-то крикнул солдатам, и один из них повернулся.
– ТЫ! – Солдат с силой ткнул винтовкой в дядину грудь. – ЖИВО!
Большой Дядя, подняв руки, пошел, маленькими, неуверенными шагами, грудь его тяжело вздымалась.
– ВЫХОДИТЕ! ВЫХОДИТЕ! – не унимались солдаты.
Папа крепко сжал мою руку. Следом за дядей мы вышли на улицу. Солдаты подгоняли нас сзади.
Они разогнали беженцев, которым мы разрешили разбить лагерь у нас во дворе. Двое солдат направились к соседним домам. С нами остался третий, самый молодой из них. Он взглянул на нас, затем на Большого Дядю и приказал ему встать на колени. Большой Дядя медленно и осторожно опустился на землю.
Парень приставил пистолет к дядиной голове и стоял, переминаясь с ноги на ногу. Его взгляд метался от одного лица к другому. Вдруг он заметил, как сверкнули на солнце часы Большого Дяди. «Омега Констеллейшн», вспомнила я. У папы такие же. Подарок Бабушки-королевы. Я посмотрела на папино запястье – однако часов там не оказалось. Должно быть, он спрятал их куда-то.
– СНИМАЙ! – крикнул парень. Большой Дядя не шелохнулся. – СНИМАЙ ЧАСЫ, КОМУ ГОВОРЯТ!
В конце концов Большой Дядя опустил руки и, сняв часы, отдал их солдату. От волнения тот уронил часы на землю, и когда он нагнулся за ними, из расстегнутой на груди рубашки выскользнул и повис на шнурке круглый, блестящий значок «Мерседеса». Сокровище, которое он прятал от всех. Парень торопливо засунул значок обратно, убрал в карман «Омегу» и поднял глаза. Все не отрываясь смотрели на него.
Большой Дядя бросил взгляд в сторону своего «Мерседеса» и кивнул солдату, мол, можешь забрать и мой значок. Это была издевка? Дядя шутил? Насмехался над солдатом? У парня загорелись глаза. Затем вдруг что-то в нем переменилось, и, выпрямившись во весь рост, он плюнул Большому Дяде в лицо. Солдат на мгновение замер в нерешительности. Он ждал: что будет делать этот исполин? Но дядя неподвижно стоял на коленях, и слюна медленно ползла по его лицу.
Тогда парень захохотал. Сначала смех был деланым, но потом стал пронзительным, настоящим – солдат вошел в раж при виде дядиной покорности.
– ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ СВИНЬЯ! – Он пнул Большого Дядю ногой в живот. Тот упал на четвереньки. Парень отступил на пару шагов, продолжая целиться в нас, и, убедившись, что ему ничего не угрожает, прокричал: – ДОЛОЙ ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКИХ СВИНЕЙ!
Он развернулся и бросился прочь. Снова раздались выстрелы. Папа прикрыл ладонями мои уши. Мама прижала к себе Радану.
Когда выстрелы стихли, никто не сошел с места, не произнес ни слова. Все стояли в растерянности. Большой Дядя поднялся с колен. Он увидел полные слез глаза близнецов и тети Индии, и его лицо дрогнуло от стыда.
– Да будет проклята женщина, которая их родила! – громко выругался дядя.
С искаженным от гнева лицом и раздувающимися ноздрями, он еще больше обычного напоминал грозного якка. Большой Дядя схватил камень и швырнул его вслед солдату.