Разумеется, британская, французская и российская монархии потерпели крах не только потому, что их правители пребывали под излишним влиянием своих жен, но некоторая связь с этим все-таки прослеживалась. Чтобы эффективно управлять, монарху необходимы были многие качества укротителя тигров. Он должен был быть в состоянии главенствовать над сильными, целеустремленными и порой беспощадными мужчинами, которые часто поднимаются на верхние ступени в политических системах. Складывалось впечатление, что Карл, Людовик и Николай не могли держать в узде даже собственных жен, а это в глубоко мизогинистских культурах подрывало их авторитет. Огромную роль играло и то, что Генриетта Мария, Мария-Антуанетта и Александра Федоровна были иностранками, которые все же занимали центральное место в политической системе и играли ключевую роль в воспитании своих сыновей, будущих монархов. Когда политическая напряженность нарастала, этих женщин клеймили как агентов иностранных держав. Ксенофобия сочеталась с мизогинией. Это обвинение было в некоторой степени обоснованным в случае с Марией-Антуанеттой, практически необоснованным в случае с Генриеттой Марией и совершенно необоснованным в случае с Александрой Федоровной. Еще меньше причин было для того, чтобы обвинять их в сексуальной распущенности. В последние годы правления Романовых императрицу Александру Федоровну, стыдливую внучку королевы Виктории, и вовсе сплошь и рядом называли любовницей Распутина. Такие обвинения были не в новинку. Еще в XIII веке, когда только зарождалось то, что можно назвать парижским общественным мнением, королева Бланка Кастильская, бесконечно благочестивая мать Людовика IX Святого (1226–1270), обвинялась в разврате и государственной измене. Ходили слухи, что ее главным любовником был папский легат – идеальная объект для ксенофобии и похоти20.
Существенное влияние на политику наследственных монархий оказывали брачные стратегии правящих династий. В одних династиях браки заключались с представителями аристократии. Это увеличивало влияние и подстегивало заносчивость благородных вельмож и их приближенных, вызывало огромную зависть аристократических элит, порой это даже приводило к узурпации власти родственниками короля. Чтобы уберечь себя от этих опасностей, некоторые династии заключали браки с более низкими по статусу людьми. До Петра I Великого (1682–1725) российские цари обычно женились на девушках из уважаемых семей мелкопоместных дворян. Благодаря этому среди аристократии не возникало соперничества и ревности. Скромные родственники не представляли угрозы для царя, но могли, напротив, стать верными союзниками, в которых он нуждался. До крайности этот принцип довели Османы, которые вообще не вступали в брак, а наследниками делали детей рабынь-наложниц. На пике могущества Османов каждой наложнице позволялось иметь лишь одного сына, и тот из сыновей, который побеждал в борьбе за право наследовать своему отцу, убивал всех своих единокровных братьев. В конце концов османская придворная политика превратилась в особенно жестокую версию антагонистической игры.
На противоположном конце спектра пребывала традиция европейских монархов вступать в брак только с равными себе. Это было возможно лишь в многополярной международной системе, где соперничающие монархи тем не менее считали друг друга (и никого более) равными. Заключая браки только с представителями королевских семей, европейские монархи подчеркивали свое превосходство даже над самыми благородными аристократами. Но королевские браки между правящими династиями разных государств были также сопряжены с определенными рисками, и обвинения в государственной измене в адрес иностранных консортов – лишь один из них. Многократные родственные браки между династиями порой становились причиной кровосмешения и бесплодия. Вкупе с христианской моногамией это иногда приводило к тому, что династии пресекались по мужской линии. Ближайшие родственники по женской линии в таком случае по определению оказывались иностранными герцогами. В результате часто вспыхивали войны за наследство, которые в XVIII веке сеяли раздор на большей части земного шара21.
В подавляющем большинстве императорских династий власть переходила от отца к сыну. Это придавало огромный политический вес отношениям отцов и сыновей. Наследник был гордостью и отрадой отца, с ним было связано будущее его династии, а отчасти также и место самого монарха в веках. От него, однако, могла исходить и большая угроза. Когда монарх старел и терял хватку, придворные вполне могли переключать внимание на принца, который олицетворял будущее. У самого принца могло нарастать нетерпение из-за затянувшегося правления отца. В смене монарха было преимущество, ведь новый правитель мог принести новые идеи и новую энергию, а также привести новых людей в системы управления и распределения благ, сложившиеся в династии. Но случалось и так, что высший пост занимал молодой человек, в котором видели лишь бледную копию отца. Как и во всех политических системах, передача власти часто сопровождалась нестабильностью и интригами. Степень нестабильности во многом зависела от установленных династией правил и принципов престолонаследия.