и угрозы, призывая в свидетели двух рядом стоящих солдат, утверждая, что он все же откроет подсобку и убьет Пожидаева, пристрелит как собаку…
47
Дверь звенела, трещала, стонала и даже порой, казалось, как-то поскуливала, но стоически держала натиск взбешенного прапорщика. Но вдруг она стала издавать какие-то свои зву-ки: из ее недр четко прозвучал щелчок, потом другой. Потом, скрипнув петлями, она открылась…
Гуляев было ринулся внутрь и уже наклонил корпус вперед, но вместо этого мгновенно отскочил в сторону. Два солдата с лотками хлеба в руках, наблюдавшие во все глаза за штурмом двери, увидели, как из открывшегося проема вырвалась струя светло-бежевой жидкости, затем показалась голова Пожидаева,
и из нее опять вылетел фонтан, заливая бетонный пол кори-дора. Следом показался полностью и повар, который, даже не нагибаясь, продолжал стоять под давлением, струей изрыгая из себя чистую бражку, о чем свидетельствовал жесткий запах, моментально распространившийся по коридору. Прапорщик, переждав «извержение Везувия», подскочил к Сергею и со всего маху ударил его в лицо. Тот обратно залетел в каморку и, упав навзничь, тотчас опять отключился: алкоголь снова взял верх над его сознанием.
— Ну, сучара, погоди у меня, — прошипел Гуляев, глядя на спящего Пожидаева. Потом добавил: — Заходите, ставьте лотки, а этого положите на кровать.
Дождавшись, когда разгрузят весь хлеб, Гуляев закрыл многострадальную дверь подсобки и зашагал в сторону офи-церских модулей, прямо к зампотылу Фурса, пока «птичка не вылетела из клетки».
Сорвавшись со своей лавочки, где густой аромат цветущих деревьев только что наполнял сердце Сергея радостью, он понесся во весь дух по каким-то дебрям. Кто-то страшный, неведомый, огромный гнался за ним. Он чувствовал затылком его смердящее теплое дыхание и, как бы ни старался, оторвать-ся от преследователя никак не мог. Вдруг дебри еще больше сгустились, ветки стали больно хлестать его по щекам. Сергей пытался защитить свое лицо руками, но жесткие прутья ко-рявых деревьев какого-то заколдованного леса таинственным образом проходили сквозь блоки и били все сильней и больней, сильней и больней, сильней и… Он проснулся и открыл глаза…
48
Над ним стоял подполковник Фурса и отвешивал ему по-щечины, пытаясь разбудить, а когда увидел, что Сергей открыл глаза, проорал:
— Встать! На губе сгною! Встать!
Пожидаев еще несколько секунд не понимал, что проис-ходит. Осознав, попытался вскочить на ноги, но его так мотнуло, что он тут же завалился на стену. В этот же миг, оттолкнувшись от нее и все же поймав равновесие, Сергей постарался встать
в стойку «смирно». Подсобка кружила хороводы из кастрюль, коробок, мешков и хлеба. И в этой пляске мелькало усатое лицо зампотыла. Потом эти «усы» стали рявкать семиэтажные маты и угрозы, потрясая перед лицом Сергея солдатским 12-литро-вым термосом, в котором хлюпались остатки бражки. Это был первый, но далеко не последний «залет» Пожидаева.
***
Опять мелькнула знакомая тень в посудомойке, когда Пожи-даев проходил мимо нее. И он, войдя в подсобку, спросил Игоря:
— Вы что, отходы не выносили?
— А что? Завтра с утра вынесем. Неохота по ночухе с ними шарахаться. Пока дойдешь до арыка, все ноги себе перелома-ешь. А что случилось?
— Да ничего. Снова Козленок парашничает1. Я ему уже гово-рил, чтоб приходил вечером ко мне. Всегда найду, что пожрать,
а он за свое. Вкуснее, что ли, эти помои? — ответил Сергей и уселся на стеллаж.
— Взрывайте2, я сейчас, — сказал Алехин, протягивая По-жидаеву косяк, и выбежал из подсобки.
Не успел Сергей передать сигарету с гашишем Гере, как на пороге каморки появился Игорь, таща за шиворот тощего высокого парня в потрепанном грязном бушлате, в засаленных штанах и в облезлой зимней шапке. Руки у него были черны и покрыты коростами. Лицо было очень худое и изнеможденное, и на нем хлопали длинными ресницами огромные глаза. Их разделял классический греческий нос. Было понятно, что если
1
Парашничать