Наутро Кудайназар с Берды выехали к Большому камню.
— Динамит большую силу имеет, — рассказывал Берды по дороге. — Если у тебя, положим, один кусок — кибитку можно на воздух поднять. Положим, сто кусков — гору можно поднять. Положим, тыща — тогда что хочешь можно поднять! А как же!
Кудайназар слушал внимательно, спрашивал:
— А он не отсырел, твой динамит? Не засох?
— Ни-ни! — возмущался Берды. — Так не бывает!
Кудайназар оставил Берды у Большого камня, а сам поехал дальше, вниз по ущелью. Берды долго лазал вокруг камня, присматривался, принюхивался, выгребал ладонями каменный мусор из щелей и дыр. Распаковав свои мыльные брусочки, он прилаживал их то в одно место, то в другое, — пока наконец не распределил все их по щелям. Потом он разрезал толстый шнур на равные куски — по количеству заложенных брусков, подсоединил концы этих кусков к брускам, а сами провода протянул на каменную площадочку над камнем, — на ту самую площадочку, с которой стрелял Кудайназар с Телегеном по людям Иуды Губельмана два месяца тому назад.
Кудайназар скоро вернулся к Берды из своей разведки, а к вечеру к Большому камню подъехал Абдильда с Телегеном и Гульмамадом, с тремя таджиками и пятью узбеками покойного Суек-бая — со всеми, кто в состоянии был в Алтын-Киике стрелять, резать и швырять камни.
Связав лошадей приехавших в цепочку, Гульмамад угнал их обратно за перевал.
— Слушайте меня и запоминайте, — сказал Кудайназар, когда все одиннадцать человек собрались на площадке под Большим камнем. — Завтра сюда придут урусы, и мы будем с ними драться. Если мы будем плохо драться, они убьют нас всех и захватят кишлак. У урусов нам нечего взять, кроме их оружия, их коней и их жизни, — и это вся добыча. Пусть их жизнь принадлежит мне, а все остальное вам. Не добивайте раненых, не убивайте, если сможете не убить без вреда для дела. Если Аллах захочет, он даст им крылья, чтоб они улетели обратно к себе в Урусию… Сейчас Абдильда возьмет троих из вас и пойдет с вами отсюда назад, за Большой камень. Там вы подыметесь выше тропы и спрячетесь, каждый в отдельности — но так, чтоб выход с этой площадки и тропа были вам видны. Шестеро пойдут со мной вперед, и мы сделаем то же самое. Берды останется здесь. Когда появятся урусы, мы немного пропустим их, а потом начнем стрелять, чтобы они скакали сюда и укрылись под Большим камнем. Если они проскачут Большой камень — стреляйте и загоните их обратно на эту площадку… Телеген, ты пойдешь со мной.
Через пятнадцать минут площадка была пуста. Наверху, над камнем, на тесной террасе, защищенной скальным бруствером, спал Берды, завернувшись в овчину и положив голову на моток толстого шнура.
Иуда поднял свой отряд в пятом часу утра. Уже светало, оба хребта по сторонам долины были окрашены в густо-розовый цвет, а небо над ними с каждой минутой меняло свою окраску: из лилового оно сделалось нежно-зеленым, потом желтым, потом кроваво-красным.
Отряд шел рысью, огибая спящий кишлак Кзыл-Су по дуге. Перейдя реку, всадники вытянулись в цепочку и перешли на галоп. Иуда то возглавлял отряд, то пропускал его мимо себя и шел замыкающим. Он думал о том, как не дать Суек-баю уйти на ледник, как отрезать ему путь и загнать его в тупиковую каменную щель. О Кудайназаре он старался не думать.
Все было уже передумано этой ночью. Если бы только Кудайназар согласился повести его отряд из Алтын-Киика в погоню за Суек-баем! Это сняло бы с него обвинение в басмачестве, это спасло бы его от пули во дворе заставы. Это — и еще объявленная на прошлой неделе амнистия для басмачей, добровольно сдающихся в плен.
Но Иуда знал: Кудайназар не согласится. Он, скорее всего, погибнет в этом бою, на пороге своей кибитки.
Получив приказ, Иуда решил было передать командование ударной группой своему заместителю, а самому остаться в Кзыл-Су: это было в его власти. Он бы так и сделал — если бы на месте Суек-бая оказался какой-нибудь басмаческий командир. Но Суек-бая Иуда Губельман хотел взять собственными руками.
После получаса скачки отряд втянулся в голое ущелье. Ущелье полого подымалось к далекому перевалу, река с каждым километром сужалась и набирала скорость. Тропа, вильнув в последний раз вдоль реки, круто прыгнула вверх, на левый склон, и шла теперь параллельно реке, в трехстах метрах над дном ущелья.
Отряд перешел на рысь, потом на шаг. Иуда приказал растянуться, держать интервал в двадцать метров. Нащупав в бинокль Большой камень, он вызвал из строя одного из тех двоих солдат, что ушли от Кудайназаровых пуль.
— Ну-ка, погляди, — он протянул солдату бинокль. — Где это было?
— Точно тут, товарищ командир! — сказал солдат, поводив биноклем. — Не доходя этого чертова камня. Как раз под него лошадь Бабенко утащила, Ваню. А они, звери, над камнем сидели, прятались там.
Звери, подумал Иуда. Ну да, звери: прятались. Хорошо, что не взял с собой Николая Бабенко. Он за брата весь кишлак бы зарубил: и женщин, и детей.
— Возвращайся в строй, — приказал он солдату. — Пулеметчик и заряжающий — в хвост!
Перестраиваться на ходу, на узкой тропе, было трудно: лошади храпели, пятились. Пришлось остановиться.
— Метрах в пятистах от Большого камня я тебя оставлю, — сказал Иуда командиру пулеметного расчета. — В случае чего, ты меня прикроешь, понял? Не нравится мне что-то этот камень… Бей поверху, своих, смотри, не задень.
Иуда с пулеметчиками замыкали теперь колонну. В полукилометре от камня он остановился, указал: здесь.
— Тропу не перегораживайте. Как пройдем камень — догоняйте, — сказал Иуда, отъезжая. Со своего места он видел, как голова растянувшегося отряда уже подползала к Большому камню.
Он отъехал на полсотни метров, когда выстрел, стукнувший сзади, свалил его лошадь. Падая, он ударился головой и потерял сознание. Лошадь накрыла его.
Стрелял Кудайназар. Он узнал Иуду из своего каменного укрытия над тропой, где он сидел бок о бок с Телегеном, пропустил его и выстрелил в лошадь. Его выстрел служил сигналом: вдоль тропы, до самого Большого камня, поднялась беспорядочная частая стрельба. Всадники заметались, отстреливаясь, часть из них поскакала вперед, часть повернула обратно. Высунувшись из укрытия по пояс, Телеген бил по отходящим. Первая же пулеметная очередь отшвырнула его, бросила спиной на скалу. Он сполз на землю и остался сидеть, уронив голову на грудь, прошитую наискось пулевой строчкой. Винтовка его скатилась по склону, перепрыгнула через тропу и полетела в пропасть, увлекая за собой мелкие камни.
Пулемет поливал огнем вдоль тропы, вжимая людей Кудайназара в их укрытия. Пулеметчики не видны были за щитком. Последний из отступающих, с ходу перескочив через придавленного лошадью Губельмана, брал разбег перед препятствием: пулеметчиками, прижавшимися со своим пулеметом к самой кромке тропы над обрывом. Четыре конских корпуса оставалось всаднику до пулемета, четыре скачка. Сейчас пулемет замолчит, пропуская своего… Раз, считал скачки Кудайназар, два, три, четыре. На счете «четыре» он выпрямился во весь рост и, почти не целясь, выстрелил в поравнявшуюся с замолчавшим пулеметом лошадь. Лошадь дернула на скаку всеми четырьмя ногами и, обрушившись на пулемет, утащила его вместе с расчетом и собственным седоком в обрыв.
Он глядел, не скрываясь, как медленно валится лошадь, когда сильный тупой удар толкнул его в левое плечо. Пригибаясь, прижав ладонь к месту удара, он оглянулся на Большой камень: там стреляли, пулемет больше им не мешал. Сидя на каменном дне своего укрытия, рядом с мертвым Телегеном, он видел, как последние всадники скрылись под Большим камнем — и сразу по другую его сторону дробью посыпались выстрелы: это, загоняя солдат обратно на площадку, открыли огонь люди Абдильды.