— Такой хороший человек, такой добрый, — продолжала причитать Лейла. — Сын такого отца… Кому везет в этой жизни!
— Языком не мели! — окончательно рассердился Гульмамад. — Джура, неси кизяк! Что, перевала не видал? Айша, у тебя руки отсохли, что ли? Я вам всем покажу! Работайте! Зачем бестолку едите мой хлеб?
Высказавшись, Гульмамад извлек из-за голенища бутылочку с насваем, высыпал на ладонь щепотку зеленого порошка и забросил под язык. Руки его дрожали.
— Женщине что ни дай — все мало, — успокаиваясь, рассуждал Гульмамад. — Муж есть, дети есть, дом есть. Что еще надо? Ум у них короткий, а язык… Будет сегодня чай или нет?
Кишлак сверху, с перевала, каким кажется маленьким! Белые пятнышки на зеленой траве.
На гребне перевала Гульнара остановила лошадь. Не слыша стука копыт за спиной, натянул повод и Иса. Гульнара, повернувшись в седле, холодно смотрела на кишлак под ногами. Об Исе она словно бы забыла, как будто его вовсе не было здесь, рядом с ней, или он проехал, не останавливаясь, и теперь находился вдали.
Итак, Алтын-Киик, Богом забытый кишлак в огромной долине. Вон, с краю, кибитка придурковатого Гульмамада, рядом — Кадамова мазанка. Вернулся ли он со своим козлом? Знает ли уже? Ну, ничего: вернется — узнает. Гульмамад, тряся своей красной бороденкой, ему расскажет. А что он по дурости забудет — того не упустит его Лейла. А Айша, глаз не спускающая с Кадама, и прибавит даже, чего не было. А луковый кавалер Андрей Ефимкин? Нечего о нем думать, сам пускай о себе позаботится. А туристы? Ну, да, туристы. Вон они, кажется, подходят к реке — три точки на сером фоне галечного русла. Куда это только тянет людей, куда несет их! Кто вбивает в их головы планы на завтрашний день, на ночь, на час! Вбивает — а потом выдергивает, как гвоздь из стены… Вот, принесло Андрея, потом Леху, потом Ису. И все сдвинулось со своих мест, поехало, поехало.
Бедный Леха. Не повезло ему, не повезло. В другой раз, наверно, повезет.
— Давай поедем, — сказал Иса негромко. — Чего время-то тратить? Решили же…
Кадам придет, привезет мясо — Ису встречать… Мясо сварит Лейла, разрежет Гульмамад. Вечером приедет в Кзыл-Су кинопередвижка, можно будет кино посмотреть. Андрей переночует в снеговой норе, Леха со своими — в палатке.
Так должно быть, так будет.
Хороший парень Леха, чудной.
— Ну, поехали, что ли! — настойчиво повторил Иса.
Гульнара молча отпустила повод, поехала прочь от края обрыва.
— Гремит-то как! — подойдя к самой воде вслед за Лехой и Володей, сказала Люся. — Мальчики, ничего не слышно…
Река была не особенно широка — метров тридцать, но быстра, непрозрачна. Поверхность ее, песочно-коричневую, словно бы изрезали лемехи плуга: мчащиеся пласты воды напоминали борозды. Ударяясь с разбегу о подводные камни, борозды эти вспенивались и раздваивались, а потом снова соединялись. Смотреть на бегущую воду было неприятно — кружилась голова и внезапное волнение захлестывало человека, и человек вопреки собственной воле начинал думать о случайной смерти, вдалеке от дома.
— Вот это она и есть, — сказал Леха, поправляя темные очки. — Настоящая горная река… Красиво, а? — голос его звучал не вполне уверенно.
— Леха, не лезь! — тревожно попросила Люся. — Дна совсем не видно. Давайте лучше вернемся!
Леха не оборачивался, смотрел на воду.
— Или все вместе, — поддержал Люсю Володя. — Обнимемся за плечи и пойдем. Вес будет больше.
— Нет, — решил Леха, глядя на противоположный голый берег. — Я сам пойду, нащупаю брод.
— Вода — лед! — сказала Люся, опустив руку в воду.
Леха снял рюкзак, достал из него моток веревки. Бросив конец веревки Володе, другой конец он обмотал вокруг руки.
— Люся! — сказал Леха. — Я, наверно, подмокну. Вытащи мне вторые джинсы!
Балансируя на скользких неустойчивых камнях, Леха вошел в реку. Вода сразу достала ему до пояса.
— Обвяжись! — крикнул ему вслед Володя.
Не оборачиваясь, Леха сердито махнул рукой и в тот же миг, потеряв равновесие, провалился в яму, вымытую течением в дне.
Кадам возвращался домой, к крупу его коня была приторочена туша киика. Чувствуя близость конюшни и скорый отдых, конь шел ходко.
Солнце еще не успело накалить воздух и камни; утренние его лучи грели, но не обжигали. Влажная прохлада была приятна людям, животным и растениям. Безмятежно ехал Кадам, доверчивые сурки глядели на то, как безбоязненные зайцы выпрыгивали из-под копыт его коня и весело мчались в гостеприимные заросли арчатника. Все хорошо, все прекрасно было на земле в этот ранний час дня, все ново и празднично… И если большой киик ничего этого не видел — что из того! Охотник убил киика, вот и все. Киик мертв, и голова его свешивается с крупа Кадамова коня. И так, наверно, и должно быть.
Кадам остановился в ручье, бросил повод. Конь его жадно пил, припав губами к воде. Что-то насторожило его, он повел ушами и поднял голову. Нет, успокоился, снова уронил голову и уже лениво потянул воду, с приятным, сильным звуком процеживая ее сквозь зубы… Сидя в седле, Кадам с удовольствием слушал, как пьет его конь. Потом, перегнувшись через переднюю луку седла, поймал ремешок повода.
За поворотом ущелья Кадам услышал рев реки. Люди на берегу насторожили его: нечего делать людям его кишлака на берегу реки в этот час. Горяча коня, он задергал повод, поскакал.
Гульмамад был там, и семейство его, и старик Курбан, и Дауд с Декханом. На камнях, у воды сидели Володя и Люся.
— Ай, Кадам! — окликнул Кадама Гульмамад. — Туриста унесли водой.
— Труп утащило в Таджикистан, — подошел Дауд.
— Лодка идет, где глубоко, — назидательно произнес старик Курбан, — человек — где мелко.
Люди всматривались в темные воды реки, как будто могли разглядеть что-либо на ее дне.
— Турист никого не позвал, — сказал Декхан. — Сам пошел.
— Чего там искать, — пожал плечами Дауд. — Это же не река — ступка.
— Они говорят — молодой парень, — покачал головой Курбан. — Брод искал… Они говорят — отдыхать сюда пришли.
Кадам подошел к туристам, постоял рядом с ними, угрюмо и молча глядя в реку, как в могилу. Потом, вздохнув, поднял с земли их рюкзаки и перебросил через седло своего коня. Огляделся, заметил запасные Лехины джинсы, поднял и их и, отряхнув от песка, сунул в один из рюкзаков.
Покончив с багажом, Кадам наклонился над Люсей, неподвижно глядевшей в воду, и качнул ее за плечо. Люся не обернулась. — Эй! Пойдем! — сказал Кадам.
— Не пойду, — Люся говорила скороговоркой, только губы шевелились, прыгали на неподвижном лице. — Не хочу. Не могу. Не пойду.
Кадам неумело, неловко потрепал ее рукой по плечу.
— Ну, пожалуйста, — не оборачиваясь и не изменяя тона, сказала Люся. — Не пойду. Не пойду.
Володя сидел рядом, глядел на Кадама искоса. Ему хотелось встать и уйти отсюда — от реки, от Люси и от этих людей, чужих и таких отвратительно безразличных — и скорей очутиться в Москве, в его комнате с занавешенным окном, учебными книгами и лампочкой над спокойной тахтой. Но Кадам звал Люсю, и Володе было неудобно перед этими людьми, что она не хочет подняться с земли.
— Смотри, дочка, — еще ниже наклонился Кадам. — Это — река. Пустая! Вашего нет парня. Смотри! — рукой указал Кадам.
Люся, повинуясь, безразлично посмотрела на реку и опять опустила голову.
— Как звали его? — спросил Кадам. — Звали его как?
— Алексей, — сказала Люся.
— Алексей теперь далеко, — Кадам указал рукой вниз по течению реки. — Он там, а мы здесь. Ты могла бы быть там, и я. Любой! А Алексей — здесь. Да, да! Всегда так. Один умирает, другой остается здесь. Кто умирает — никто не знает. Понимаешь, дочка?