— Я смотрю, — сказала Айша. — Кадам не вернулся еще.
Гульмамад скривил лицо и задышал часто и шумно.
— А Гульнара эта здесь не уживется, — сообщила Лейла с порожца. — Она в Кзыл-Су на мотоцикле ездила, в люльке. Я сама видала.
— Не мешайте! — хриплым голосом предостерег Гульмамад.
Айша склонилась над ступкой, застучала пестиком.
— Кадам такой счастливый… — жалобно сказала Айша.
— Эй! — крикнул Гульмамад, держа бороду, обернутую ватой, в коричневом кулаке. — Что ты заладила?! Сказал тебе — не мешай!
Айша замолчала, застучала пестиком с вызовом.
— Что стучишь? — сердито обернулся к дочери Гульмамад. — Это тебе молоток, что ли? Зачем портишь? Сказано тебе — три…
— А ты не ори, — заступилась за дочку Лейла. — Хоть ты бороду золотом покрась, все равно умней не станешь… Зачем Кадаму городская жена?
Собака Гульмамада сорвалась с места, убежала с ворчанием. По тропе, ведущей к кишлаку, ехал Кадам. К крупу его коня была приторочена обезглавленная туша киика.
В туче пыли собака Гульмамада сцепилась с Кадамовым псом. Криком и камчой Кадам развел собак.
Потревоженный Гульмамад стянул ватный чехлик с бороды и глядел теперь на подъезжавшего Кадама.
— Красишь? — спросил Кадам, рассматривая пунцовую бороду Гульмамада. — Хорошо вышло… Джура где?
Айша живо вскочила с земли, бросилась в дом за братом и вернулась вместе с ним. Джура вопросительно, с любопытством уставился на Кадама.
Кадам достал из-за пазухи живую куропатку — кекелика и, нагнувшись с седла, протянул птицу мальчику. Благодарно взглянув на Кадама, Джура молча принял подарок и отошел. Айша осталась стоять возле коня.
Кадам сунул руку в карман, потом в другой — нет, ничего у него не было для дочери Гульмамада.
— Зайди попозже, Айша, — сказал Кадам. — Я вам мяса отрежу.
Айша стояла, смотрела вслед Кадам у.
— Ну, чего уставилась! — прикрикнул Гульмамад. — Краску давай!
Много времени прошло — год, а, может, и все полтора. Никто не считает дни в Алтын-Киике: прошло время — и слава Богу. Аллах ведет счет времени, и не следует людям вмешиваться не в свое дело.
Пролетевшее время не задело Алтын-Киика ни крылом своим, ни дыханьем. Никто здесь не умер и никто не родился на свет. Никто не построил новый дом и никому не пришло в голову посадить дерево в землю. Один русский турист утонул в реке, но это событие не задержалось в памяти кишлачных людей: о нем поговорили день-другой и забыли навсегда.
И в доме Кадама не произошло сколько-нибудь заметных перемен. К удовлетворению соседей Гульнара, правда, переменила одежду с городской на деревенскую, национальную: она ходила теперь в длинном ситцевом платье и в шароварах, заправленных в голенища мягких сапожек. В таком виде она таскала воду из арыка, стирала и готовила пищу.
Она готовила в тупике коридора, на огне открытого очага. Распяленные, чуткие пальцы огня, словно бы малую пиалу, держали круглое днище тяжелого чугунного казана, подвешенного на треноге. Кадам любил наблюдать за тем, как готовит Гульнара. Благодарно глядел он на работу женщины, колдовавшей над домашним огнем: Пища рождалась на его глазах, сытная и вкусная Пища, дающая силы жизни… Он и сам умел испечь лепешку и зажарить мясо на костре, чтобы съесть Пищу и не умереть. Но он был уверен, что почетное это право приготовления Пищи принадлежит женщине, хозяйке.
— Как там Иса? — помешивая в казане деревянной ложкой на длинном черенке, спросила Гульнара. — Что пишет?
Кадам не спеша вытащил из кармана почтовый конверт, расправил на колене письмо.
«Я теперь ефрейтор, — не без труда, по слогам читал Кадам. — Немцы мне нравятся, они хозяйственные люди. Берлин красивый город, почти любой товар можно купить без очереди. Передавай привет Кадаму. Иса».
— Что это он тебе пишет? — заглядывая в конверт, спросил Кадам. — «Привет Кадаму…» Вот, фотографию прислал.
— Дай, — протянула руку Гульнара. — Мне же…
На фоне памятника советским воинам в Берлине Иса выглядел браво.
— Смотри какой… — сказала Гульнара, вглядываясь. — И площадь вся каменная.
— Сапоги не носят там, — заметил Кадам. — Сухо, наверно.
— Сапоги! — распевно повторила Гульнара. — Какие там сапоги…
История третья
КОНЕЦ
В кают-компании пахло разогретой тушенкой. Сладкий аромат горячего консервированного мяса, бивший вместе с паром из-под крышки большой сковороды, напрочь забивал устоявшийся в этой комнате запах керосина, мышей и хозяйственного мыла.