— Вы не уедете, Элизабет,— сказала Катарина.— Я сама поговорю с королем. Это какая-то ужасная ошибка. То, что, как вы считаете, случилось... просто невозможно. Я пойду к нему сейчас. Увидите, он даст мне объяснение. Я скажу ему, чтобы вы остались. Этого будет достаточно.
Катарина вышла из покоев, а Мария печально смотрела ей вслед. Вздохнув, Элизабет отправилась готовиться к отъезду.
* * *Генриху показалось, что он впервые ясно разглядел свою жену.
Какая желтая у нее кожа! — подумал он, сравнивая ее с Анной Стэффорд. Как она серьезна! И она выглядела старой. Конечно, в сравнении с ним, она была старой, ведь пять лет много значат.
В этот момент она показалась ему неприятной, потому что он чувствовал себя виноватым, а он ненавидел это чувство.
— Генрих,— сказала она,— я услышала неприятные новости. Ко мне приходит расстроенная Элизабет Фицуолтер и говорит, что ты приказал ей покинуть двор.
— Это правда,— сказал он.— Она должна удалиться в течение часа после моего приказа.
— Но она одна из моих фрейлин, и я не хочу, чтобы она уезжала. Она хорошая женщина и ничем передо мной не провинилась.
Его лицо вспыхнуло огнем.
— Мы не желаем ее при дворе,— закричал он.— Может, вы не заметили, но наши желания здесь кое-что значат.
Катарина испугалась, однако же вспомнила, что она дочь Изабеллы Кастильской, и что не подобает кому-либо — даже королю Англии — говорить с ней таким тоном.
— Мне кажется, со мной можно было бы посоветоваться по этому вопросу.
— Нет, мадам,— возразил Генрих.— Мы не видели причин советоваться с вами.
Катарина порывисто произнесла:
— Значит, ты был так любезен, что попытался скрыть это от меня.
— Мы не понимаем вас.
Тогда только она обратила внимание, что он использует официальное «мы», и догадалась, что он пытается напомнить ей, что он король и властелин всех своих владений, и королевы тоже. Она увидела в его глазах опасные огоньки, потому что его лицо всегда выдавало его чувства, но была так задета, так расстроена, что не стала обращать на это внимание.
— Так значит это правда,— выпалила она,— что эта женщина — твоя любовница?
— Неправда.
— Не стала ею, потому что во время вмешался Бэкингем.
— Мадам, если королю желательно расширить круг своих друзей, это никого не касается кроме него самого.
— Если он поклялся любить и лелеять жену, разве ее не касается, если у него появляется любовница?
— Если она мудра и супруг ее — король, то она должна быть благодарна, что он готов подарить ей детей... если она сможет родить их!
Катарина в ужасе затаила дыхание. Значит, это правда, подумала она. За утрату наших двух детей он винит ее.
Она попыталась заговорить, но слова застревали у нее в горле.
— Мы не видим причин продолжать этот разговор,— сказал Генрих.
Внезапно она закипела от гнева.
— Не видишь? А я вижу! Я твоя жена, Генрих. Ты говоришь мне, что веришь, что мужья и жены должны хранить верность друг другу, но как только распутная женщина бросает тебе многообещающий взгляд, ты забываешь свои обеты, забываешь свои идеалы. Люди смотрят на тебя как на бога — такой молодой, такой красивый, такой примерный король и супруг. Теперь я вижу, что твои обеты ничего для тебя не значат. Ты ищешь лишь удовольствий. Сначала — твои празднества, твои маскарады... теперь — твои любовницы!
В этот момент он был вряд ли красив. Казалось, глаза его запали в его пухлое красное лицо. Он ненавидел, когда его критиковали, и, поскольку он так глубоко ощущал свою вину, он ненавидел ее.
— Мадам,— сказал он,— вы должны исполнить свой долг. Этого от вас ждут.
— Мой долг? — спросила она.
— Который в том, чтобы дать мне сыновей. Вы сделали две попытки, но неудачно. Вам ли порицать меня, если вы потерпели такую плачевную неудачу?
— Я... потерпела неудачу? Значит, ты меня винишь. Разве ты не знаешь, что я так же страстно желаю иметь сыновей, как и ты? В чем я потерпела неудачу? Как бы я смогла спасти жизнь нашим детям? Если есть способ, ради всех святых скажи мне о нем.
Генрих избегал взглянуть на нее.
— Мы потеряли их обоих,— промямлил он.
Катарина повернулась к нему. Она чуть не сказала ему о своей надежде на другого ребенка, но он выглядел таким безжалостным, что она ничего не сказала. В голове у нее все перепуталось, и этот мужчина, который был ее мужем, показался ей совсем чужим.
Генриху было не по себе. Ему было неприятно, что Катарине стало известно о его флирте с Анной Стэффорд. Теперь все это казалось ему такой ничтожной низкой интрижкой, которая даже не приблизилась к развязке. Он чувствовал себя униженным из-за того, что послал ухаживать вместо себя Комптона, что столько времени не мог решиться, должен или не должен начать эту связь, тем самым дав Бэкингема возможность увезти сестру.