Этот человек гений. Подумать только, что Изабелла обнаружила его дар и использовала. Если бы я только мог переманить его на свою сторону, завоевание Наварры можно было бы считать уже состоявшимся.
Но примас был не на его стороне; воевать с мирным государством противоречило его принципам. Хименес не желал войны. Он хотел мира, чтобы он мог создать великую христианскую страну, самую сильную в мире, в которой никто не мог бы жить и процветать, если не являлся христианином. Его сердцу была дорога инквизиция; он стремился, чтобы каждый испанец стал таким же набожным, как он сам, и Хименес был готов обречь их на муки, чтобы заставить стать такими, ибо он, ни минуты не колеблясь, подвергал мукам самого себя. Фердинанду было известно, что под великолепным одеянием, приличествующим его сану — которое он носил только потому, что ему было так приказано самим Папой,— на нем была власяница и францисканская ряса из грубой саржи.
«Мы всегда будем в разных лагерях», — подумал Фердинанд. Между мной и этим монахом-аскетом неизбежны достоянные столкновения.
Однако, он все же не сможет меня удержать. Я должен заманить англичан во Францию и я добьюсь этого, потому что при королевском дворе Англии у меня самый лучший посол, какого только можно иметь. Моя дочь — королева — и король нежно ее любит; так как король молод, неопытен и необыкновенно тщеславен, нетрудно будет добиться желанной цели.
Он заговорил о других вопросах, потому что понял, что бесполезно пытаться убедить Хименеса в необходимости завладеть Наваррой. Но все время продолжая думать об инструкциях, которые пошлет в Лондон Катарине и Луису Каросу. Имея, в качестве своего союзника, англичан, он справится и без одобрения Хименеса.
Фердинанд скрыл свою обиду и изобразил такие дружеские чувства к примасу, что проводил до его покоев. При виде изысканно украшенной постели, достойной кардинала, главного инквизитора и примаса Испании, его губы тронула легкая усмешка, потому что он знал, что Хименес пользуется ею для церемониальных случаев, а сам спит на грубом соломенном тюфяке, подложив под голову полено вместо подушки. Такому человеку нельзя было занимать такое положение в огромной стране.
Вернувшись в свои апартаменты, Фердинанд, тем не менее, не терял времени и стал писать своему послу в Лондоне.
Короля Англии следует убедить без промедления присоединиться к Испании в войне против Франции. Королева Англии должна оказать влияние на своего супруга. Конечно, было бы неразумно дать ей понять, что, склоняя Англию к военным действиям, она служит скорее Испании, чем Англии; но ее следует заставить использовать все свое влияние, чтобы убедить короля. Ясно, что короля сдерживают некоторые его министры. Этим министрам следует посулить взятки... все, что они пожелают... чтобы они перестали отговаривать короля Англии от участия в войне. Но самой влиятельной фигурой при английском дворе была королева, и если Карос не сумеет убедить ее сделать то, что хочет ее отец, ему следует посоветоваться с ее духовником и пусть священник укажет Катарине, в чем ее долг. Фердинанд опечатал депеши, вызвал гонцов, и, когда те удалились, сел, нетерпеливо постукивая носком туфли. Он чувствовал, что переутомился, и это вызывало его раздражение, потому что это лишний раз говорило о том, что он стареет. С сожалением он вспоминал о тех днях, когда был здоров и полон энергии; он был человеком действия и мысль о надвигающейся старости страшила его.
Если он не сможет быть полководцем, ведущим в бой солдат, государственным деятелем, искусно находящим пути, чтобы преодолеть своих противников, крепким и здоровым любовником, отцом, порождающим детей, что же тогда ему остается? Он был не из тех, кто может спокойно наслаждаться старостью. Он всегда и прежде всего был человеком действия.
А теперь у него седина в бороде, мешки под глазами и ломота в суставах. У него молодая и красивая жена, однако разница в их возрасте портила ему все удовольствие с ней, потому что рядом с ней он не мог забыть о своих годах и даже еще острее ощущал свой возраст.
Он страстно желал сыновей, потому что чувствовал растущую враждебность к своему юному внуку Карлу, мальчику, воспитывавшемуся во Фландрии, который мог унаследовать не только владения своего деда императора Максимилиана, но и владения Изабеллы и Фердинанда и все испанские колонии... если только супруга Фердинанда Гермэна не подарит ему сына, кому он мог бы оставить Арагон.