Генрих вновь стал пылким любовником. Он и она были полны надежды; он приказал, чтобы в следующий раз при первых признаках беременности она была особенно осторожной. Ему стало ясно, что его преследует злой рок. Взять, например, кампанию в Испании. Их неспособность произвести ребенка, который бы смог выжить, просто еще один пример их невезения.
Катарина улыбнулась. Если бы только у меня был ребенок, сын, подумала она, я была бы совершенно счастлива.
— Мария,— сказала она своей фрейлине Марии де Салинас,— у тебя сегодня счастливый вид. В чем причина?
Мария смутилась.
— У меня, Ваше Величество? Но я не знала...
— У тебя довольный и удовлетворенный вид, как будто произошло что-то, чего ты страстно желала. Это имеет отношение к милорду Виллоубай?
— Он собирается просить моей руки, Ваше Величество.
— Ах, Мария, раз от этого у тебя такой счастливый вид, то разве могу я ответить иначе, чем да?
Мария упала на колени и поцеловала Катарине руку. Когда она подняла свое лицо, в глазах у нее стояли слезы.
— Но ты плачешь,— сказала Катарина,— а я думала, что ты счастлива.
— Это означает, что я больше не смогу оставаться на службе Вашего Величества.
— Он захочет покинуть двор и увезти тебя в имение?
— Это так, Ваше Величество.
— Что ж, Мария, мы должны с этим смириться.— А сама подумала: «Как я буду по ней скучать! Из всех девушек, что приехали со мной из Испании, Мария была лучше всех и самая преданная. Это ей я могла доверять, как никому другому. А теперь она уедет».
— Мне самой хочется плакать. И все же, это, должно быть, счастливое событие, ведь ты любишь этого человека, Мария?
Мария кивнула.
— И это хорошая партия. Знаю, король тоже охотно даст свое согласие, так что нам не о чем печалиться, Мария. Ведь лорд Виллоубай не увозит тебя в чужую страну. Наступит время, когда вы станете появляться при дворе, и тогда бы будем вместе.
Мария утерла глаза платком, а Катарина, глядя в зеркало, видела свое отражение после бесконечно печального прощания с матерью, свой приезд в Англию в сопровождении дуэньи доны Эльвиры Мануэль, которая оказалась вероломной, и своих фрейлин, выбранных за свою красоту. Даже среди этой группы прелестниц Мария была самой красивой. Теперь они все разъехались кто куда, большинство вышло замуж... Инес де Венегас — за лорда Маунджоя, а Франческа де Карсерес — за банкира Гримальди и весьма неподобающим образом.
— Мария, скажи мне, ты в последнее время видела Франческу?
— Она все еще ожидает аудиенции. Ваше Величество желает ее видеть? Быть может, теперь, раз я уезжаю...
У Катарины застыло лицо.
— Один раз она меня покинула, потому что считала, что так для нее выгоднее. Я никогда не приму обратно ту, что изменила мне и своей семье.
— Ваше Величество, я слышала, что банкир искренне ее любит.
— Если ее так любят, в таком случае она должна довольствоваться тем положением в жизни, которое сама себе избрала. В моем доме для нее никогда не будет места.
Когда Катарина говорила таким твердым тоном, как сейчас, Мария знала, что решение ее непоколебимо. Катарина сменила тему.
— Надеюсь, ты не собираешься сразу же покинуть меня, Мария.
Мария вновь встала на колени у ног королевы и уткнулась лицом той в юбки.
— Я так сожалею, что не смогу прислуживать вам постоянно, Ваше Величество.
Внезапно за дверями послышался шум. Двери распахнулись, и в комнату величавой поступью вошел король. Лицо у него было краснее обычного, а то, что он разгневан, было заметно по его неестественно величавой походке. В руке он держал бумаги, и одного быстрого взгляда, который она метнула на эти бумаги, обернувшись от зеркала, было достаточно, чтобы Катарина поняла, что причиной гнева были новости из Испании.
Мария встала и вместе с другими женщинами в комнате присела в реверансе. Король не одарил оценивающей улыбкой какую-нибудь особенно красивую женщину, попавшуюся ему на глаза, что по обыкновению делал. Генрих всегда был прямодушен, и сейчас все его мысли были сосредоточены на принесенных документах.
Он сделал повелительный жест рукой, весьма красноречивый. Он означал: «Оставьте нас». Женщины поспешили повиноваться, а у Марии при виде разгневанного королевского лица упало сердце, потому что, будучи ближе к Катарине чем любая из ее сверстниц, она знала, что королева начала бояться короля.