В октябре этого же года Марию с большой пышностью повезли в Дувр, откуда она должна была отправиться морем во Францию. Ее сопровождали Катарина и Генрих, и Катарине стало страшно, когда она увидела мрачное выражение в глазах Марии.
Для Катарины ее пребывание в Дуврском замке, где они пережидали, пока утихнет море, оказалось печальным поводом, так как она не могла не вспомнить свой собственный приезд из Испании в Англию, и ей было очень понятно, что переживала Мария.
Как печальна судьба большинства принцесс! — думала она.
Ей хотелось утешить свою юную золовку и она пыталась пробудить в Марии интерес к нарядам и драгоценностям, но та оставалась апатичной за исключением случаев, когда разражалась гневными тирадами, обвиняя судьбу за то, что ее заставляют выйти замуж за старика, кого она решила презирать, потому что был другой — ее любимый. Катарине стало ясно, что брак нисколько не отвратил мысли Марии от Чарльза Брэндона.
Недели, проведенные в Дувре, показались такими длинными. По замку бродил Генрих, нетерпеливо желающий покончить с этим тягостным расставанием и вернуться в Лондон, потому что о каком настоящем веселье могла идти речь, пока среди них оставалась королева Франции, эта печальная тень прежде веселой принцессы Марии.
Катарина вновь и вновь пыталась ее утешить.
— Как весело будет в Париже,— говорила она. Однако, Мария лишь пожимала плечами.
— Мое сердце останется в Англии,— сказала она,— поэтому мне безразлично, какое будет веселье в Париже.
— Ты станешь чувствовать иначе... со временем.
— Со временем! — вскричала Мария и в глазах у нее вдруг появилось злобное выражение.— Ага, со временем,— повторила она.
Временами она становилась какой-то лихорадочно веселой, смеялась слишком бурно, даже пела и танцевала, и все песни были о будущем. Катарина хотела бы знать, что у той на уме, и ей было страшно.
Для фрейлин Марии это было, без сомнения, тяжелое время. Среди небольшой группы женщин, которые должны сопровождать Марию во Францию, Катарина заметила несколько очаровательных девушек. Из них весьма привлекательными были леди Анна и леди Элизабет Грей, и Катарина была уверена, что им удастся поддержать хорошее настроение Марии.
В один из дней, когда она направилась в покои Марии, она увидела среди женщин очень юную девушку, совсем ребенка.
Катарина позвала ее, и девочка подошла и присела в реверансе. У нее были большие, темные глаза и весьма пикантное личико.
— Что ты здесь делаешь, малышка? — спросила Катарина.
— Ваше Величество,— ответил ребенок с достоинством взрослой,— я должна ехать во Францию в свите королевы. Я одна из ее фрейлин.
Катарина улыбнулась.
— Мне кажется, ты для этого еще слишком мала.
— Мне уже исполнилось семь лет, Ваше Величество.— Ответ прозвучал с удивительным для ее возраста высокомерием и достоинством.
— Мне все же кажется, что ты слишком мала. С тобой едет кто-то из вашей семьи?
— С нами плывет мой отец, Ваше Величество.
— Скажи мне имя твоего отца, дитя мое.
— Это сэр Томас Болейн.
— А, я хорошо его знаю. Значит, ты его дочь... Мария, не так ли?
— Нет, Ваше Величество. Мария моя сестра. Меня зовут Анна.
Катарине показалась забавной взрослость прелестной маленькой девочки, и она улыбнулась.
— Ну, Анна Болейн,— сказала она,— я уверена, что ты будешь хорошо прислуживать своей госпоже.
Девочка сделала глубокий и несколько манерный реверанс, и Катарина пошла дальше.
ОТКРЫТЫЙ РАЗРЫВ
Когда Мария отплыла во Францию, двор переехал в Ричмонд. С наступлением зимы Катарина почувствовала, что ей удалось вернуть немногую толику уважения со стороны своего супруга, которого она была лишена из-за вероломства отца.
Пришел декабрь и стали готовиться рождественские празднества. Как обычно, кругом шептались, делились своими тайнами небольшие группки придворных, как догадывалась Катарина, о бале-маскараде, который должен быть для нее сюрпризом. Наверняка будет какой-нибудь Робин Гуд или рыцарь-сарацин, который изумит все общество своей отвагой, а потом раскроет, что он король. Без такого переодевания веселье было бы неполным.